Мерзавец и Маргарита - Юлия Гауф

- Мама, - снова выдыхает Марго.

- Кто там? Ася, дверь закрой, сквозит, - раздается из квартиры довольно приятный голос, при звуке которого и Марго, и ее мать одинаково вздрагивают.

А я ведь ожидал, что отец Марго рычит, как раненное животное.

- Уходи, - кивает Ася, не глядя на меня. – Иначе хуже будет, ты ведь знаешь его.

- Мы не уйдем, - говорю за Марго, потерявшую дар речи. – И Марго он больше не тронет.

Женщина заторможенно кивает. Соглашается с моими словами.

- Да, Риту он больше не тронет, - болезненно кривит губы Ася.

«А вот на мне оторвется» - я словно мысли ее читаю.

Наверное, стоит пожалеть ее – эту женщину, которая не всегда такой была. Наверное, в юности она была трепетно-красива, полна надежд, и дочь защищала.

Защищала ведь?

Наверное, пока не угасла.

- Мы уходим, - Марго нервно кивает. Говорит невнятно, ищет мою руку, водит по пустоте ладонью, которую я ловлю. Чтобы вывести ее отсюда.

Плохая была идея.

- Ася, - женщина пытается захлопнуть дверь, но поздно. Из, судя по всему, кухни выходит мужчина, с которым я встречаюсь глазами. И мужчина этот…

… обычный.

Смуглый, довольно-таки высокий, коренастый, но лицо не злодейское. Человеческое лицо. И выглядит немногим старше меня, что странно, ему ведь должно быть не меньше сорока пяти лет.

- Маргарита? – улыбается он. – Входи, дочь.

Марго поднимает на меня глаза, и в них ужас.

- Он тебя не тронет. Никогда больше, - шепчу, чтобы только она услышала. – Но, если хочешь, мы развернемся, и уйдем. Я ведь говорил, что ты никому не должна ничего доказывать!

Но она словно к полу приросла, и сдвинуться не может. Может, силой утащить ее? Решить все за Марго? Я ведь должен ее оберегать…

Или убить этого… Радика. Да, я клялся Марго, что никогда и никого больше не трону, ни единого человека, но разве это человек?!

- Здравствуй, папа, - отмирает Марго, и смотрит на порог.

Который переступает через пару секунд.

И мне не остается ничего иного, кроме как идти вслед за ней.

- Милая, не познакомишь меня со своим, - Радик приподнимает бровь, глядя на меня, и предполагает: - женихом?

А затем протягивает руку.

Которую я не хочу пожимать, словно он чумной.

«А я сам многим лучше него? – приходит в голову неприятная мысль. – Узнай этот мужчина, сколько всего я натворил, разве он бы не думал о том, что святой в сравнении со мной? Он всего лишь бил жену и дочь, а я… да, я ничем не лучше».

И я отвечаю на рукопожатие.

- Максим.

- Радмир. Моя жена – Асият, - кивает он на нацепившую приветливую, но все еще лишенную эмоций, улыбку женщину. – Дорогая, накрой на стол, видишь, дочь с кавалером приехала. Нечасто Рита балует нас вниманием, совсем стариков забросила.

Марго снова закрывается в себе. Не знаю даже, слышит она своего отца, или нет. И на миг, всего на сотую долю секунды, в голову закрадывается мысль, что…

… что никакой жестокости отец к ней не проявлял.

Что Марго придумала все это. Или нездоровый разум сыграл с ней злую шутку.

Ведь передо мной стоит обычный мужчина, впустивший в дом дочь, на три года вычеркнувшую из жизни родителей. И он приветлив, улыбается, смотрит на дочь.

Злыми глазами смотрит. И улыбка лишь на губах.

Крепче сжимаю ладонь Марго, извиняясь за подлые мысли. Не придумала она ничего, и не все рассказала мне, скорее всего.

Никогда больше не стану сомневаться в ней.

Никогда.

И Марго, словно почувствовав что-то, оживает. Секунду назад она была неживой, а сейчас взгляд огня полон, и на губах улыбка.

Живая.

- Мама, не старайся слишком. Я ненадолго, - говорит девушка, и руку мою не отпускает. Вцепилась так, что почти больно. – И сама не знаю, зачем. Но нам надо поговорить.

- Надо, так надо, - спокойно соглашается ее отец, и указывает на светлую кухню. – Милости прошу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я боюсь собак. Даже маленьких. С самого детства, когда меня искусали так, что до сих пор, спустя почти двадцать лет, шрам на бедре виден.

Замираю при виде них, и с места сдвинуться не могу. И мысли застывают, а из чувств только паника.

Также и при виде отца. Язык к небу, мысли в тумане даже когда знаю, что не оскорбит и не ударит. Это уже условный рефлекс.

Так не должно быть.

«Папа, мама, как вы могли? – мысленно кричу, глядя на сидящих напротив родителей. – Друг другу вы вправе были жизни портить – сами это выбрали, но мне за что?».

- И о чем мы будем говорить? – интересуется отец.

А я не знаю.

Спросить, зачем он издевался надо мной? Так я знаю ответ – потому что мог.

Спросить, почему не любил? Так он любит. По-своему, уродливой любовью, но любит. Просто по-другому не умеет, и не хочет. И любит как собственность, как шкаф, в наследство от бабушки перешедший, и который можно пнуть, злость вымещая.

Высказать ему все? Накричать? Попросить Макса избить отца на моих глазах?

- Папа, - заставляю себя быть смелой, благо Максим рядом, и от него я энергией, как настоящий вампир, подпитываюсь, - сегодня последний раз, когда мы видимся. И сказать мне, по сути, нечего, приехала я попрощаться. С прошлым, и с вами. Наверное, это все.

Он смотрит непонимающе, что весь вид его выражает, но в глубине его глаз, в глубине души я понимаю – он знает, что я хотела сказать ему все эти годы. Все же, кровь у нас одна, и мы друг друга чувствуем.

- Говори… Марго, - произносит он, впервые называя меня «вульгарным», по его мнению, сокращением имени. – Говори, что хотела, и…

И уходи.

И больше не возвращайся.

Не врывайся в нашу размеренную, устоявшуюся жизнь, в которой я бью жену, а она терпит. А то вдруг взбрыкнет, вдохновившись осмелевшей дочерью, оживет, и тоже решится характер показать.