Пленник - Кэрин Монк

Женевьева снова посмотрела на Хейдона:

– Вам нельзя сопровождать меня в суд. Кто-нибудь может вас узнать.

– Я все-таки воспользуюсь шансом. Суд пожелает меня выслушать хотя бы из любопытства как вашего мужа. Поскольку же меня обвиняли в убийстве, мое дело рассматривал окружной суд, а он, насколько я знаю, собирается два раза в год. Возможно, некоторые из членов суда могли присутствовать на том заседании, но, уверяю вас, сейчас я совсем не похож на того человека, которого они видели. К тому же, следуя совету адвоката, я тогда ничего не говорил в свою защиту. Адвокат считал, что я вызову у суда скорее неприязнь, чем симпатию. Значит, можно не бояться, что кто-то опознает мой голос.

– Но…

– Молчите, Женевьева, решено. Я никому не позволю посадить Шарлотту в тюрьму, а вас в суд одну не отпущу. Мы вместе справимся с этим делом и благополучно приведем Шарлотту домой. Понятно?

Женевьева молча смотрела на Хейдона. Между бровями у него залегла глубокая складка, лоб прочертили морщины, а в глазах была такая боль, что даже не верилось… Во всяком случае, Женевьева не ожидала, что этот человек будет так переживать за девочку, которую знал чуть больше недели.

И тут она вдруг поняла: лорд Редмонд думает сейчас о чем-то другом, о том, что случилось задолго до его прибытия в Инверари и оставило в его сердце глубокую рану. Женевьева почти не знала этого человека, но сейчас, глядя на него, она чувствовала, что знает о нем нечто такое, чего он сам, возможно, не знал. Ей захотелось провести ладонью по его щеке, прижаться к нему покрепче и…

Не в силах удержаться, она прильнула к нему и поцеловала в губы.

И Хейдона тотчас же пронзило желание. Как ни странно, но этот легкий поцелуй пробудил в нем страсть. Конечно, в те долгие часы, когда Женевьева ухаживала за ним, ее нежные прикосновения тоже его волновали, но сейчас это была настоящая страсть, неистовая и неудержимая. Пожалуй, он сумел бы сдержаться, если бы она отодвинулась сразу после поцелуя. Но она не отодвинулась, напротив, еще крепче к нему прижалась и с неуверенностью женщины, которую никогда по-настоящему не целовали, чуть-чуть приоткрыла губы, явно ожидая ответного поцелуя.

В следующее мгновение Хейдон обнял ее и впился губами в ее губы со всей страстью Запустив пальцы ей в волосы, он вытащил из них шпильки, и тяжелый золотистый шелк пролился ему на ладонь. Целуя Женевьеву, он поглаживал ее плечи и шею, и она нисколько не противилась его ласкам, – обвивая руками его шею, она старалась прижаться к нему еще крепче.

Когда же поцелуй их прервался, Хейдон накрыл ладонями полушария ее груди, а затем осторожно расстегнул маленькие черные пуговки на простеньком синевато-сером платье. Увидев ослепительно белые груди Женевьевы, едва прикрытые тонкой нижней сорочкой, он уже не мог сдержаться. Опустив пониже сорочку, Хейдон принялся покрывать поцелуями восхитительные груди, чуть розоватые от света камина.

Женевьева тихонько застонала; ей казалось, что тело ее тает под этими поцелуями. Когда же губы Хейдона сомкнулись на ее соске, она, не удержавшись, громко вскрикнула и, откинув за спину волосы, крепко прижала его голову к своей груди, побуждая продолжать ласки. На мгновение отстранившись, Хейдон прижался губами к другому ее соску, а потом вдруг подхватил Женевьеву на руки и тут же уложил на диван. Внезапно пальцы его нащупали ее лодыжку и заскользили все выше по шерстяному чулку. Прошло еще несколько секунд – и кончики его пальцев коснулись холмика меж ее ног.

Женевьева снова вскрикнула и тут же застонала. Хейдон же опять прижался губами к ее губам; при этом он по-прежнему поглаживал пальцами ее лоно, пробуждая у нее сотни восхитительных и неведомых ей прежде ощущений. Минуту спустя поцелуй их наконец прервался, и в тот же миг палец Хейдона скользнул глубже меж ее ног. Из груди Женевьевы в очередной раз вырвался стон, а затем Хейдон вдруг почувствовал, как рука ее легла на его восставшую плоть. Теперь уже он, не сдержавшись, громко застонал. Женевьева же, забыв о скромности – в эти мгновения она забыла обо всем на свете, – принялась поглаживать и ласкать сквозь ткань брюк его напряженную плоть; ей хотелось, чтобы он испытывал такие же сладостные муки, какие испытывала она. Но в какой-то момент она вдруг почувствовала, что не может это выносить. И тут же что-то словно взорвалось и рассыпалось на тысячи блистающих осколков. Из горла Женевьевы вырвался крик восторга и изумления, а в следующую секунду Хейдон впился поцелуем в ее губы.

Ему понадобились неимоверные усилия, чтобы удержаться и не овладеть Женевьевой прямо в гостиной, на диване. Как ни странно, его все сильнее влекло к этой женщине, и он был вынужден раз за разом говорить себе: «Не смей, Хейдон, не смей, ведь ты не имеешь на нее прав».

Да, он действительно не имел на нее никаких прав. Ведь Женевьева – женщина целомудренная и чистая, посвятившая жизнь спасению детей. Зачем же ей такой эгоист и мерзавец, как он? Зачем ей человек, всю жизнь растративший на пьяные оргии, игру и распутство? Он беспечно промотал половину состояния, доставшегося ему от безупречного во всех отношениях брата, он безрассудно спаривался с замужними женщинами и произвел на свет ребенка, обреченного на жизнь в одиночестве. Увы, бедняжка в конце концов решила, что больше не может выносить жестокость этого мира… А сейчас он скрывается от закона, так как его обвинили в убийстве, и он действительно убил человека, пусть даже и защищаясь. И вот сейчас, не имея ни пенни на еду, ни надежного убежища, он хотел воспользоваться ситуацией и овладеть женщиной, рискнувшей всем на свете, чтобы ему помочь.

Стремительно поднявшись с дивана, Хейдон оправил сюртук и, отвернувшись, уставился на пламя, пылавшее в камине. В эти мгновения он ненавидел себя.

И только сейчас Женевьева наконец-то осознала, что произошло – что могло произойти. В ужасе вскочив на ноги, она одернула юбки и непослушными пальцами стала застегивать пуговицы на платье.

– Простите… – пробормотал Хейдон. – Я не должен был к вам прикасаться.

«Что на это можно ответить?» – думала Женевьева. Очевидно, лорд Редмонд пытался пощадить ее чувства – ведь он наверняка помнил, что она первая его поцеловала. Но она и вообразить не могла, что один-единственный поцелуй может закончиться таким взрывом чувств. Ведь когда она целовалась с Чарлзом, ничего подобного не было: не было таких восхитительных ощущений и такого вихря желаний. Даже сейчас, когда Хейдон ее покинул, ее по-прежнему влекло к нему.

– Я должна идти, – проговорила она, заливаясь краской. Уже у самой двери обернулась и тихо сказала: – Спокойной ночи, лорд Редмонд.

Хейдон молча кивнул и снова уставился на пламя в камине. Несколько секунд спустя дверь гостиной захлопнулась.

«Больше я к ней не притронусь, – поклялся Хейдон. – Я уже погубил одну жизнь, последовав зову вожделения, и буду гореть в аду, если сделаю так еще раз».

Суд размещался в специальном для судебных заседаний здании, возведенном из каменных блоков цвета бисквита. Архитектор Джеймс Гиллеспи Грэм был довольно чувствительной натурой и понимал, что люди, которые долго томились в тесной и темной камере в тягостном ожидании правосудия, будут рады свету и воздуху. И потому он сделал зал судебных заседаний довольно просторным, с большими окнами в решетчатых переплетах; в результате зал приобретал то жизнерадостный, то мрачный вид в зависимости от погоды.