Преступление и наказание в России раннего Нового времени - Нэнси Шилдс Коллман

Иногда подозреваемый просто отказывался идти под арест. В 1613 году посыльный сообщил, что собутыльники подозреваемого в убийстве отказались дать по нему поруки и явиться на Белоозеро для дачи показаний. Два человека, обвиненные в убийстве в 1693 году, заперлись в своем доме, когда их пришли арестовывать, «и слушав наказную память из окошка, и с нами, посыльщики, в город на Белоозеро не пошли, указу великих государей учинились сильны»[203]. Иногда сопротивление было жестоким – родня, соседи и большие группы людей часто «учинялись сильны» перед посланниками, оскорбляли и даже нападали на них. Когда в 1683 году губной староста Устюжны Железнопольской отправил целовальника, писца и воеводского пристава для ареста крестьянина, они натолкнулись на еще более непримиримое сопротивление. Жена помещика «собрався с людьми своими и со крестьяны, с ружьем и з бердыши, выехав на поле, за губным дьячком и за целовальником ганялись, и того своего крестьянина убойцу Еремку отбили, и на целовальнике шляпу топорком просекли, и приставов и целовальников били». Подобные проблемы сохранялись и в эпоху Петра I[204].

В случае сопротивления приставы часто арестовывали родственников или соседей и держали их в качестве заложников до тех пор, пока подозреваемый не сдавался. В 1624 году белозерскому пушкарю поручили арестовать двух детей боярских, а в случае, если он не обнаружит обвиняемых, взять под стражу его «дворников» (то есть дворовых людей). В деле 1687 года в Кадоме жена помещика отказалась выдать обвиненного крестьянина прибывшему для ареста отряду, а потому они забрали вместо крестьянина его мать, свидетельствовавшую о полном неведении по данному делу. В конце концов помещик сам доставил своего крестьянина в суд[205].

Даже местные чиновники могли оказывать неповиновение, как было упомянуто в начале этой главы и как произошло в Сибири в 1684 году. Стрелецкий пятидесятник, конвоировавший заключенного в Тобольск, доложил об ослушании: он просил приказчика одной слободы о подводах и сопровождении, что было предусмотрено его подорожной, но тот объявил царскую грамоту поддельной и спровоцировал нападение на конвоиров деревенских жителей, вооруженных палками; одного стрельца били по щекам и драли за бороду. В итоге местные жители обеспечили сопровождение и подводы, но по пути сопровождавшие, возможно, подкупленные, позволили заключенному бежать[206].

Сопротивление аресту, отказ от роли поручителя, нежелание давать показания, побег из-под ареста были столь обыденны, что закон XVI – начала XVII века наказывал подобные действия тяжкими штрафами. Соборное уложение и более поздние указы добавили к ним еще и телесные наказания. Довольно серьезно местные сообщества наказывали также за укрывательство преступников, бездействие или неоказание содействия в их выслеживании[207].

Сопротивление было неизбежным недостатком уголовной системы правосудия, опиравшейся на местные кадры. Конечно, государство старалось избежать подобного конфликта интересов. Как правило, воеводы не назначались на службу в свои родные уезды, а приставы не вызывали людей в суд в своих родных городах. Но провинциальные выборные люди не могли избавиться от влияния местных связей. Арест профессиональных преступников, доставлявших беспокойство местным жителям, приветствовался, но задержание, охрана и участие в преследовании собственных соседей приводили их в смущение. Исследователь поздней Античности Питер Браун сделал важное для нас наблюдение в отношении поздней Римской империи, где правители, назначаемые из центра, также имели дела с местными чиновниками: «Наместники были эффективны настолько, насколько им позволяли их служащие, а злоупотребления и инертность „оффициев“ стали легендарными»[208]. Привлечение местных выборных чиновников, связанных только крестным целованием и поручными записями, расчет на иные формы участия местного населения делали местные органы управления зависимыми от настроений жителей уездов и ослабляли осуществляемый ими контроль.

Когда приставам удавалось арестовать обвиняемых, у них было несколько вариантов действий. Тюрьма, в принципе, представляла собой место службы губных служащих и предназначалась для содержания профессиональных преступников. Для менее значительных правонарушений были доступны другие решения. Одно из них заключалось в составлении поручной записи, гарантировавшей присутствие истцов, ответчиков и свидетелей на всем протяжении суда. Указ 1664 года, например, предписывал воеводе Кадома освободить на поруки из тюрьмы троих обвиняемых в незначительном вооруженном нападении и мелком воровстве, признавая неуместным тюремное заключение, поскольку «они в тюрьму посажены не в татином, не в разбойном и не в убивственном деле», то есть он напоминал о триаде наиболее тяжких уголовных преступлений. Обеспечение поруки могло быть рискованным для местного населения: поручители несли ответственность, если их подопечные убегали, как случилось в 1648 году в Курске[209].

Помещение подозреваемого под охраняемый арест («за пристава») было следующей по степени строгости мерой вслед за поруками. Указ 1637 года предписывал использование такого вида заключения вместо тюрьмы для тех, кто не совершал уголовных преступлений, поскольку в переполненной уголовными преступниками тюрьме «чинитца теснота и голод, и от тесноты и от духу погибают». В случае убийства, совершенного преступником, не производящим впечатления профессионала, обвиняемый также помещался «за приставы», как это произошло в 1656 году с женщиной, обвиненной в убийстве мужа[210].