Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб - Ф. Саусверд

Обошлось это пренебрежение (нарушение одного из законов на войне — закона достоверности деталей легенды, в данном случае — проделанного пути) дорого.

В конце сентября Ольга оказалась под Даугавпилсом. Механизм переброски сработал безукоризненно, и вот она шла по дороге, которая ничем не напоминала войну: ни стрельбой, ни разрушениями, ни колоннами беженцев, в общем ничем. Первые шаги были удачны, напряжение при пересечении линии фронта спало, девушка-разведчица казалась себе храброй. Ко всему еще светило солнышко, было тепло и спокойно. Она думала, вот расскажу товарищу Яну, когда встретимся, об этих первых шагах, не так уж все страшно. После такого удачного начала у нее и в мыслях не было, что больше они не увидятся никогда. Это впечатление спокойствия еще больше усилилось при пересечении какого-то пустыря на окраине города, где ребята гоняли в футбол. Пустырь был как пустырь, и ребята как ребята. Гвалт стоял тоже обычный, довоенный, улыбнулась она. Правда, по одному краю пустыря тянулась колючая проволока, но… война! Без проволоки война не обходится, мелькнула мысль. И здесь же услышала крики родителей, позвавших детей домой: «Янка, Сергей, Арвид, марш домой, хватит, наигрались! Ицек, Абрам, Гришка, сколько повторять надо? Быстро мыться!» Прошло еще несколько минут, пока русоволосые, рыжие, белые, черные головы ребят стали рассыпаться в разные стороны. Только потом Ольга сообразила, что сторон было всего две, а сейчас она видела просто расходящихся детей, с жаром обсуждающих перипетии судя по накалу, последней в их жизни игры, та улыбнулась: сколько таких бескомпромиссных встреч еще будет. Проходя через два дня мимо пустыря, она вновь встретила тех же, как ей показалось, ребят, стоявших понурой кучкой, без мяча. Уже минуя их, она спросила, улыбнувшись:

— Что же вы такие скучные, небось, так вечером набегались, что сегодня без сил?

— Да нет, — ответил один, — мяча-то нет.

В его голосе было столько необъяснимой печали, что Ольга заинтересовалась и остановилась.

— Что так? Сходить за ним лень?

— Вы, верно, нездешняя? — спросил другой мальчишка.

— Да, я недавно здесь, — ответила она, — и что из этого?

— Ребят, у которых мяч, вчера увезли. Мы их ждем, а их все нет, — сказал самый маленький.

— Кто увез? — не поняла Ольга.

— Вот там, за проволокой, дома, видите? — спросил старший.

— Да.

— Там жили евреи, там гетто. Вы Не знаете, что такое гетто? Евреев там готовят к смерти. Их увезли. Так мама сказала. А мы их ждем, ведь ребят отпустят, тетя?

Улыбка сошла с лица Ольги, она посерела под цвет грязнопесчаного пустыря.

— Ах вот что, — воскликнула она, отшатнувшись от проволоки, разделившей уже мертвое от еще живого. В этот момент она осязаемо прикоснулась к одной из самых страшных тайн войны. Нет, ей, конечно, было известно о преследовании евреев в Европе, но вот чтобы так, сразу, через пустырь, мяч, мальчишек узнать об этом? Неделю тому назад она жила на уютной даче под Москвой. Всего неделю. Теперь же стоит рядом с гетто, вот они, пустые дома, за проволокой. Последнее, что пришло в голову — среди этих ребят ни одного черненького. Ни одной черной головки. Наставления товарища Яна: «Обходи дальше охраняемые противником объекты, не селись рядом с ними…» Но все это было на третий день, а в тот вечер, немножко поплутав, но сориентировавшись по церкви, она нашла нужный адрес и негромко постучала в дверь. Ей открыла женщина средних лет, по описанию, вроде, похожая… «Координатами, — как выразился Ян, — гостеприимного дома я тебя снабжу, но ни звука обо мне, о твоем задании. Не надо ее пугать. От этого ничего не изменится. Это наша пролетарская тетка, она в подполье в буржуазное время участвовала. Она безотказная, добрая, беженке должна помочь», — заключил инструктор. Он дал Ольге еще два подобных адреса, но велел прежде всего идти по первому. Имя женщины Ян назвал, ее звали Антония, но сказал, что приказал по имени к ней не обращаться. Пояснил, что в доме она одна, примет, так примет, если нет — уйдешь. Спросишь по имени, то естественно — откуда узнала? Что ответить? Сказали рядом в доме или какие-то друзья? Легко проверить. Что-то еще врать? Заврешься. Если тетка жива, то поживи с недельку и двигай в Дундагу, так условились в Москве.

— Беженка? — после «Ну, здравствуй» спросила тетка.

— Да, — смело ответила Ольга.

— Все на тебе, других вещей нет?

— Нет.

— Я вас сразу отличаю, пять человек у меня здесь ночлег имели, ты шестая будешь. Верно соседи, жлобы, мать их так, ко мне отправили, знают добрые католики мой характер.

Ольга несмело кивнула, ничего не ответив, обрадовавшись, что инициатива разговора и источник идеи обращения в именно этот дом принадлежит хозяйке.

— Из России бежишь, стало быть? Давай, иди мойся, покажу тебе где. Потом покормлю, — распорядилась она.

За едой Антония расспросила Ольгу. Та рассказала, что идет от Смоленска к дядьке в Дундагу, что больше идти некуда.

— Ты латышка или русская? — спросила Антония.

— Вообще-то латышка, но всю жизнь жила в России.

— Да это без разницы, что наш конец Латвии, что Белоруссия, раньше эти земли Витебской губернией звались. И что ты думаешь делать?

— Отдохну у вас дня три, если не прогоните, и пойду дальше.

— Да я не гоню тебя. Поживи, наберись силенок, — и женщины, встретившиеся как было угодно войне, говорили долго о том, как жилось до нее, проклятой.

В последующие три дня Ольга походила немного по городу, дошла до того пустыря, посмотрела на немецких солдат, которых встречала нечасто, на местных полицейских, наводнявших временами городские улицы, орущих, распоряжающихся, вошедших во вкус власти, мчавшихся куда-то на грузовиках, рассмотрела, где находится гебитскомиссариат. Идти за документами она должна была, когда прибудет к дядьке: только он мог подтвердить, что она есть она.

За день до намеченного ею по времени отъезда, где-то после полудня, в дверь постучали.

— Сейчас, сейчас, — крикнула Антония и побежала открывать. Послышались радостные возгласы.

— Альфред!

— Антония, пламенный привет!

— Ты откуда?

— Из столицы, приехал посмотреть, как вы тут живете при новых порядках. Ты не одна?

Затем Ольга уловила, что в коридоре зашептались, и в комнату вошел мужчина на вид лет тридцати пяти, стройный, прилично одетый, при галстуке, в очках, со слегка помятым лицом, редкими волосами, с быстрым взглядом. За ним шла сияющая Антония.

— Знакомьтесь, — сказала она.

— Альфред.

— Ольга.

Сели. Мужчина, спросив разрешение, закурил. Ольга поняла, что он здесь свой человек, и это ее приободрило.

— Как вы там, в Риге, как мама? — начала расспросы Антония.

— Ничего, держимся, осваиваем их новый порядок, — вторично помянул он эти слова и усмехнулся, — жаль, эвакуироваться не вышло, мама болела, не поднять мне было всего старого дома, пришлось остаться, — горестно вздохнул он.