Хан с лицом странника - Вячеслав Софронов

Едигир поклонился им и сделал несколько шагов к двери, но Алена вскрикнула:

— Куда, не присевши перед дорожкой? А ну, садись с нами на лавку. Примета такая есть, — объясняла удивленно уставившемуся на них Едигиру, — чтобы обратно благополучно возвернуться. — Но едва все присели на лавку, как она тут же соскочила, кинулась к печи. — Погоди еще малость. Гостинцев своих в дорогу соберу. Вот, возьми каравай и пирогов немного. А теперь поезжай, с Богом.

Проходя мимо дома, Едигир увидел глядевших в оконце обеих женщин, и под сердцем остро кольнула недоверчивая стрела сомнения: "Неужто и впрямь ждать будут? Меня? Да кто я им? Зачем?" — и постарался тут же отогнать радость, ударившую хмельной струей в голову. Распрямил плечи и зашагал, легко ступая по бревенчатому настилу городка.

Он совсем успокоился и обрел былую уверенность, когда углубились в лес, отъехав от крепости на изрядное расстояние. Едигир ехал вторым, пустив вперед самого старшего в отряде мужика по имени Грибан Иванов. Тот сам вызвался ехать наперед, поскольку бывал на всех варницах, свозил с них вываренную соль, возил к работникам пропитание. Юркий, небольшого роста он больше походил на подростка, но голова, приплюснутая к плечам и почти полное отсутствие шеи делали его похожим на горбуна, а глубоко посаженные глаза говорили о скрытности и природной смекалке.

Позади Едигира, навалившись на правый бок, покачивался в седле Насон Рябухин, тощий мужик с прямыми черными волосами и худым нездоровым лицом, время от времени кашлявший глухо и надсадно.

Провожавший их Ефим Звягин назвал Едигиру только этих. "С остальными в дороге перезнакомишься, коль время будет. А этого, старого знакомого, возьмешь нет ли? — спросил, указывая на стоявшего особняком и ковыряющего концом сапога сухую землю Герасима. — Сам напросился, а мы лишь охотников с тобой снарядили. Говорит, что брат у него на одной из варниц. — Так говорю?" — Герасим молча кивнул чубатой головой и беззлобно глянул на Едигира.

— Не возьмет, так один сам по себе поеду братку выручать, — проворчал он, набычившись.

Едигир не стал возражать. Обиды на Гераську не было. Но поставил на всякий случай в конце отряда. Мало ли что… Проехали Тимофееву заимку. Повернули влево и по пологому спуску вышли к чистому ручью.

— Здесь есть подъем на Острожную горку, она одна как острог стоит, потому и прозвали, — показал рукой Грибан Иванов, — на нее ежели взобраться, то можно дымы от ближайшей варницы увидать.

— Давай, — согласно кивнул Едигир.

Они вдвоем с Грибаном, понукая коней, неохотно взбирающихся на крутой склон холма по еле различимой тропинке, начали подниматься наверх. Остальные, спрыгнув с седел, остались внизу. Тропа поворачивала то вправо, то влево и неподкованные кони с трудом карабкались, тяжело поводя мокрыми от пота боками. Наконец, Грибан слез на землю и проговорил:

— Давай-ка лучше привяжем их здесь, а дальше — на своих двоих, — Едигир, не привыкший к лазанию по скалам, далеко отстал от Грибана и, когда, наконец, одолел последний подъем, тот уже уселся на огромном валуне, отирая пот со лба шапкой.

Верховой ветерок налетал тихими порывами, помогая дыханию. Под ними в густом сосняке заливались кедровки, напуганные появившимися в их угодьях людьми. Далеко внизу простиралась неохватная взгляду мягкая щетина ельника, сосняка и кое-где проступали сочные темно-зеленые пятна кедрача.

— Вон наш Керкедан виднеется, — пояснил Грибан. Тишина и покой, царившие внизу, не оставляли места для мыслей о смерти, крови, жестокости. Казалось, что все дурное человек должен отбросить, прежде чем подняться на вершину скалы, чтобы ненароком не запачкать темными помыслами божественный, сказочный мир.

— А вон и первая варница дымит, — указал Грибан, тыча рукой в едва различимый дымок стелющийся вдалеке, — должно быть спокойно у них. Ну, что? Едем дальше?

К полудню они добрались без помех до первой варницы. Тут действительно было спокойно и работа шла своим чередом. Возле огромного кованого из толстенных железных полос котла, более напоминающего корыто, установленного на распорках над костром, суетились двое мужиков. Один из них подбрасывал дрова, разбивал головни длинной кочергой, регулируя жар. Второй в деревянной бадье подносил рассол, в котором поблескивали белые крупицы проступающей соли. Он вываливал рассол в корыто с водой, который варился, булькая и выбрасывая пузыри воздуха.

— Не видал, поди, еще как соль добывают? Гляди, гляди. Работенка не пыльная. За день так пропотеешь, солью пропитаешься, что рубаха колом стоит. Можно стоймя ставить. Болтают, будто покойники, из тех, что на варницах работали, по сто лет в земле лежат нетленны, словно мощи святые. До того рассолом этим пропитаются, как карась вяленый, и никакая гниль их не берет, — пояснил Грибан. Из избушки, стоящей под деревьями, вышел хозяйский приказчик, следивший за добычей и вывозкой соли.

— С чем пожаловали? — обратился он, поздоровавшись, к Грибану Иванову, принимая, по-видимому, его за старшего. — С добром, али худом? Чего подвод не видно? Пора и соль вывозить уже. Пудов под сто добыли.

— Сибирцы вас не тревожили? — вместо ответа спросил его Грибан.

— Да нет, пока. А что, появились где? Храни Господь! Мы-то думали, обойдется нынче. Той осенью минула нас божья кара.

— С тем и приехали к вам, чтоб упредить. Воевода Третьяк велел, не мешкая работу сворачивать, соль в кулях на коней вьючить и выбираться отсюда в Керкедан.

— Да у нас коней-то всего два мерина, едва живы ходят. Где ж на них соль да поклажу вывезти?! — запричитал приказчик. — Почему подвод не прислали?

— Наше дело известить, а там решай, как сам разумеешь, — пожал плечами Грибан Иванов, — так ведь, Василий?

Едигир утвердительно кивнул головой, подтверждая слова Грибана. К ним подошли еще трое мужиков кто с лопатой, кто с топором в руках, прислушиваясь к разговору.

— Чего раскудахтался, Кузьма? — показал в усмешке гнилые зубы один их них. — Твое дело приказное: сказали сматываться отсюдова и радуйся, что упредили. А то басурманы навалятся и пикнуть не успеешь, как петлю на шею накинут. И про соль не вспомнишь.

— И то ладно, кончилась каторга наша, — вторил другой, — погуляем в Керкедане, пошумим.

— Тебе бы только о том и думать, как бельма винищем залить. А с меня господа Строгановы за соль, за инструмент спросят, из моих же кровных и вычтут на убытки. Вам чего — очи в гору и айда! Будто креста на вас нет. Сами, как басурмане.

— А кому он, мой крест, нужен? Целовальник в лавке и то не примет, опохмелиться не нальет.

— Не гневи Бога, — остановил его разумный Грибан Иванов, — а то и до крепости не доберешься после таких слов, сгинешь в пути.

— Ты меня, Грибан, не пужай — пуганые мы. Я человек вольный. Не как баран к колу в поле привязанный — куда хочу, туда ворочу.

— Гони лошадей, грузи кули с солью, — заорал неожиданно громко и визгливо приказчик Кузьма, — а то… сами знаете, что с вами Строгановы сотворят. В подвал на цепь посадят и кукуй, покуда остальных зубов не лишишься, — указал в сторону наиболее бойкого мужика.