Признания грешницы - Анна Данилова

– Очень содержательное высказывание, – теперь уже расхохотался Сергей. – Да что с вами сегодня? Может, я чего-то не знаю?

– Лидия Рейн, – сказала Лиза. – Мы предполагаем, что она тоже была любовницей Рыбина.

– Рейн? Да вы шутите? О ней никогда не было скандальных слухов, она – кристальной чистоты человек. Чудесная, глубоко порядочная женщина! Да даже если предположить, что она влюбилась, она никогда бы не посмела изменять своему мужу. Нет, нет и еще раз – нет!

– Но это ее Рыбин возил в своей машине, это она надевала темные очки, чтобы скрыть свое лицо, и, думаю, это ее каблучки, ее следы можно было бы идентифицировать. Достаточно взять образцы… Денис, ты как, сможешь?

– Да я как раз и занимался этим вопросом! – воскликнул Денис. – Купил пиццу, присел в кафешке, открыл Интернет и провалился в него по уши, искал адрес Рейнов, потом колесил по городу, следуя навигатору. Оказывается, они живут прямо в городском парке, на полуострове, там, где раньше был пруд с лебедями… Очень красивое и тихое место. Роскошный дом! Я даже подумал, может, я чего-то не понимаю, но все отзываются о Рейне как о неподкупном прокуроре… Жена его – домохозяйка. Откуда люди берут деньги?

– Говорят, что у Марка было несколько квартир, которые ему достались в наследство от родителей и бабушек сто лет тому назад, как вы понимаете… Они с женой их продали и купили этот особняк в парке.

– Там работает садовник, цветы пропалывает, а в открытое окно кухни я видел женщину в белом переднике, явно служанку или кухарку, – сказал осторожно Денис. – Я тоже хочу быть прокурором!

– Кто знает, может быть, когда-нибудь и у тебя в саду будет пропалывать розы садовник, – улыбнулась Лиза. – Но тема благосостояния семьи Рейн, я думаю, никак не связана с изменой Лидии, не так ли?

– Поручите мне изучить этот вопрос, – попросил Денис. – Только пусть прокуратура пока повременит с Рейнами, чтобы эту даму не спугнуть. Уверяю всех вас, что я сделаю свою работу в лучшем виде и выясню все, что касается возможного романа Лидии с Рыбиным.

– Лидия Рейн и Рыбин, нет, просто в голове не укладывается! – сказала Лиза. – Разве она не понимала, что рано или поздно их роман всплывет, что Марк узнает об этом, и что тогда?

– Влюбилась женщина, что уж тут еще скажешь… – вздохнула Глафира.

– Ладно, Денис, занимайся Рейнами… Поезжай!

Она не успела договорить, как позвонила Дина Робертовна. Лиза слушала ее молча, и лицо ее менялось на глазах, выражая высшую степень удивления. Все, кроме Мирошкина, знали, что это постановка, что звонок незаметно для Сергея сделал со своего телефона Денис, и всем было неловко от этого. Но план есть план, и Сережу разыграли исключительно ради Левы Северова, чтобы отвести подозрение от Геры.

– Может, это ошибка, и ее с кем-то спутали? Дина Робертовна, это невозможно… Хорошо, мы проверим… – Она отключила телефон. – Бред какой-то! Звонила мать Левы, сказала, будто бы Геру видели в одном очень странном месте… Там, где ее уж точно не должно было быть…

– Где? – спросил Мирошкин. – В городе?

– Да… Ее видели, как она входила в квартиру одного своего знакомого, художника… Я уверена, что это была не она… Глаша, собирайся, мы сейчас туда поедем, Дина продиктовала мне адрес!

Почему тело кажется таким тяжелым, а ступени – высокими и бесконечными, и почему эти ощущения она испытывает лишь в конкретном подъезде, поднимаясь именно по этим ступеням, и это при том, что она сама женщина худенькая, легкая и в других обстоятельствах двигается быстро, иногда просто летает! Так ей, во всяком случае, говорит Марк. На ней темные очки. Внимательный сосед скажет, что видел странную женщину, которая поднималась по лестнице в полутемном подъезде, и лицо ее скрывали темные очки; что это неправильно, ведь она должна видеть, куда ступает в своих туфлях на тонких каблуках. Шея и плечи ее укутаны прозрачным шарфом, как если бы ей было холодно, хотя на самом деле на улице по-майски тепло. Откуда же тогда этот внутренний холод, который пробирает ее насквозь?

Она поднимается по этим ступеням уже в который раз, но почему-то, когда ее цель становится так близка, стоит только протянуть руку (с маленьким пистолетом ли, подаренным Марком, пузырьком с цианидом или острым, наточенным и уже без ножен старинным кинжалом из коллекции Марка), как силы оставляют ее, и она, безвольная, с влажными глазами держит в руке бокал с вином, слушает глупые рассказы сидящего напротив нее мужчины и пытается поскорее свернуть разговор и уйти, убежать, вернуться к своей прежней жизни, к Марку.

Сколько раз она мысленно убивала его, жестоко, решительно. В жизни же все по-другому, и убить человека, оказывается, очень трудно. И даже картины пережитого кошмара, которые преследовали ее почти всю сознательную жизнь, не помогают ей, не придают силы.

Маленькая пухлая женщина в полосатом голубом передничке бросается к черному глянцевому телефону, прижимает тяжелую трубку к уху и трясущимися руками набирает номер. Звук вращающегося циферблата звучит как отсчет новым, трагическим событиям, и в какой-то мертвой точке тишины, между щелчком открываемой телефонной линии, в конце которой сейчас должен зазвучать мужской голос, возникает звук приближающихся шагов, топот молодых сильных ног, дверь распахивается, и в перспективе длинного гулкого коридора появляются темные силуэты… Через мгновение двое подростков набрасываются на женщину, сбивая точным ударом телефонный аппарат, который падает на мраморный пол и разбивается. Под беспорядочными, но сильными ударами – в скулу, щеку, ухо, бровь, губы – женщина со стоном опускается на пол, пытается прикрыть руками голову, но удары продолжают сыпаться, звучит грязный, ядовитый мат. На сером мраморе разливается яркая страшная кровь.

Девочка, притаившаяся за большой кадкой с пальмой, закрывает рот рукой, чтобы не дать взорваться рвущимся наружу крикам боли и ужаса. У нее на глазах убивают мать, и если она сейчас закричит, выдаст себя, то, возможно, такая же участь постигнет и ее, маленькую Лиду.

Ей тринадцать лет, она не так мала и не так глупа, чтобы не понять, что происходит и откуда у этих двух негодяев такая злость на маму. Профессиональный повар мама – ее звали Лиля – практически жила в санатории «Орлиное» вместе с дочкой, они занимали небольшую и очень уютную комнату на втором этаже. Лилия Александровна, как к ней обращались все работники санатория, вставала затемно, чтобы ставить вариться бульон или делать заготовки для будущих завтраков, обедов, полдников и ужинов. И возвращалась из кухни в свою комнату тоже затемно, уставшая, «без ног», как она говорила, но всегда с какими-нибудь вкусными гостинцами в виде пирожков, ватрушек, котлеток. В большой прочной сумке она приносила обязательно банку с кипяченым молоком, кастрюльку с супом или запеканкой, жарким или омлетом. Практически круглый год у них с Лидой была крыша над головой, еда, тепло, поэтому деньги, заработанные в санатории, мама не тратила, а отвозила в город, в банк. Маленькая квартирка в Марксе, которую они сдавали квартиранткам, студенткам музыкального училища, напоминала маме, по ее же словам, счастливое время, когда Лидин отец жил с ними, и находиться в ней ей было тяжело. Отец, инженер (или архитектор, мастер, бригадир, мама всегда путалась, называя его профессию), уехал куда-то очень далеко, когда Лидочке было всего шесть месяцев, и, понятное дело, она никогда его и не видела. Она знала, что он присылал деньги, потому что каждый месяц мама, возвратившись из города, произносила одну и ту же фразу: «Деньгами хочет искупить свою вину…», а потом плакала, тихо и недолго, потому что ей надо было возвращаться в кухню, к своим кастрюлям, котлам, раскаленным плитам.