Признания грешницы - Анна Данилова

Эмма, совсем еще молодая женщина, жила уединенно в лесу по одной-единственной причине – она хромала на одну ногу. Мама рассказывала, что еще не так давно Эмма пережила «личную трагедию», что парень, с которым она встречалась и по вине которого стала инвалидом (тот посадил ее на лошадь и отпустил поводья, Эмма упала и сильно повредила ногу), бросил ее и как-то очень быстро женился на другой девушке.

«Обыкновенная история», – подумала тогда Лида, успевшая за свою жизнь прочесть великое множество любовных романов.

Эмме повезло, она как-то очень вовремя выучилась на оператора газовых установок и устроилась на работу, поселилась в недавно освободившемся лесном доме, прежний жилец которого, «газовик», попросту спился.

Лида все допытывалась, не страшно ли Эмме жить в лесу одной, на что мама отвечала, что Эмма – храбрая и очень сильная, что ей некого бояться, но что на всякий случай у нее есть ружье и бейсбольная бита.

У Эммы было небольшое хозяйство – куры, козы, гуси. Еще она вязала свитера на продажу. Особенно красивые, с узорами она продавала через своих знакомых в санатории. Покупали у нее и яйца, и соленые грибы, и козий сыр.

…Сейчас было время, когда ночь плавно переливалась в холодное серое утро. Дом Эммы стоял в окружении трех гигантских елей, и в окнах отражались первые утренние теплые небесные краски.

Лида подбежала к дому, поднялась на крыльцо и постучала в дверь. И в первый раз ей никто не открыл. Сколько раз они приходили сюда с мамой, и не было случая, чтобы эта дверь вообще была заперта.

Но на этот раз в доме, по-видимому, никого не было.

Промерзнув насквозь в кофте, джинсах и кроссовках, Лида снова бросилась в лес и побежала по песчаной дороге к санаторию. Она бежала в полной тишине, прерываемой шумом ветра и звуками ее шагов, постоянно оглядываясь, боясь, что ее могут увидеть. Продрогшая, без сил она вернулась в санаторий, быстро взлетела на второй этаж, чтобы запереться в своей комнате и все хорошенько обдумать. Ускользающая мысль о спасении, призрачная, как утренний туман, как обрывки сна, никак не могла проявить свои очертания, и только когда она влетела в свою комнату, когда дрожащими руками заперлась, увидела на столе банку варенья, заварочный чайник и две чашки («Почаевничаем, Лидочка? У нас есть целая банка варенья из калины!»), мамин образ всколыхнул все ее мысли и чувства, и она вспомнила человека, которого видела накануне на крыльце столовой с телефоном в руках.

– И нам тоже нужен такой, – сказала мама, обнимая Лиду. – Все-таки мы живем почти в лесу, мало ли что… Вот поднакопим и купим.

– Бизнесмен? – спросила Лида, кивая в сторону мужчины в черном свитере и джинсах. – Такой же, как наш Рыбин?

– Нет, прокурор, – ответила мама. – В отличие от всех этих (при этом она состроила презрительную мину в адрес пьющих и развлекающихся гостей санатория) он не пьет, но, правда, много курит. Работа у него нервная.

– А я и не знала, что у нас здесь отдыхают прокуроры.

– Менты, следователи, адвокаты, ты просто не знаешь. Ты вообще ничего не знаешь о них, чем они здесь занимаются, да тебе это и не нужно… Но Рейн – он совсем другой.

– Рейн? Его так зовут? Или кличка?

– Фамилия. Он немец. Очень хороший человек. Его здесь многие боятся.

Лида знала, куда поселили прокурора: в отапливаемое зимнее крыло, но в одну из самых близких к столовой комнат, за которой был небольшой холл, отделявший его номер от дальних, где всю ночь могли шуметь, петь, орать, веселиться другие отдыхающие.

– Мама, мамочка, ты подожди, я сейчас, сейчас… Я тебе помогу…

Лиза переоделась в сухую одежду, набросила теплую куртку и вышла из комнаты. И тут же почувствовала невыносимую боль, ее схватили за волосы и пригнули голову к самому полу, она уткнулась носом в ковровую пыльную дорожку, прямо перед глазами увидела забрызганные мокрые белые кроссовки с надписью «Adidas».

– Я видел тебя там, внизу, за пальмой, – услышала она ядовитый шепот и обмерла. Голос принадлежал Вадиму Рыбину. – Жить хочешь?

– Да… Хочу… – проговорила она, глотая слезы.

– Тогда молчи. Рот откроешь – хана тебе.

Потом ее отпустили, грязные кроссовки затопали быстро по коридору, и шаги затихли. Она подняла голову, потрогала то место, откуда ее волосы чуть не вырвали с корнем.

Так, держась за голову, уже находясь в полубессознательном состоянии, она шла длинными пустыми коридорами, направляясь в «зимнее» крыло, остановилась перед дверью, за которой, как она знала, жил прокурор с речной немецкой фамилией Рейн, и постучала…

Наташа проснулась и обнаружила, что Геры в комнате нет. Ее кровать аккуратно заправлена, дорожной сумки нет, на столике возле распахнутого окна – ваза с букетом полевых цветов и прислоненной к ней запиской:

«Наташа, дорогая, мне надо быть рядом с Левой, что бы ни случилось. Какое счастье, что кто-то сделал за нас эту грязную работу, и мы теперь можем дышать полной грудью. Боюсь даже подумать, кто бы это мог быть. Постараюсь не попадаться на глаза тем, кто меня активно ищет. Так мне будет удобно действовать. Мне очень жаль, что я сорвала тебя с места, звонок тебе был продиктован моим эгоизмом и страхом, я была растеряна. Если мне удастся помочь Леве и все вернется на прежние места, то мы сможем с тобой встретиться в более спокойной обстановке.

Я не пригласила тебя с собой, чтобы не втравливать в это дело, ты-то здесь вообще ни при чем. Спасибо, что помогла мне, поддержала. Думаю, что теперь ты можешь наконец включить свой телефон. Скажи тем, кто может появиться у вас там, что вы меня не видели и ничего не знаете.

Я бы сказала тебе все лично, без этой опасной записки, но вчера мне было очень плохо, я бы не смогла нормально осмыслить и решить, как я должна действовать дальше.

Если ты не захочешь оставаться у Эммы, позвони моей свекрови, Дине Робертовне, она примет тебя в лучшем виде, устроит, и ты сможешь увидеть моих дочек, по которым я безумно соскучилась. Скажи, что я знала о твоем приезде и даже позвонила тебе накануне, что была чем-то расстроена, сказала, что мне нужно посоветоваться, что мне очень плохо, наконец… Вот ты и приехала и теперь не можешь меня найти.

Думаю, все, что может последовать за этим, ты воспримешь должным образом и подыграешь мне. Веди себя естественно, и у тебя все получится.

Обнимаю тебя, моя дорогая подружка.

Письмо сожги непременно. Дотла.

Твоя Гера»

С одной стороны, Наташа расстроилась, что Гера уехала так неожиданно, что не разбудила ее, что они не попрощались. С другой – она подумала, что и сама бы поступила точно так же на ее месте, чтобы не втягивать подругу в свои проблемы. Хотя намекнула же она, что Наташа может поехать в город, к Дине Робертовне. Быть может, этот ее визит и удивленные глаза при известии, что Гера пропала, должны сыграть свою роль? Гера предоставляет ей право выбора.