Паутина миров - Максим Хорсун

Но сейчас рептилоидам было явно не до обмена. Все, как один, вооруженные, они быстро приперли безоружных беглецов к стенке. Пламя факелов металось по бетонному своду, а вслед за ними прыгали и кривлялись и без того гротескные тени разумных страшилищ. Сверкали клыки и лезвия самодельных мечей. Мускусный запах мешал дышать. Вдоль строя захваченных врасплох беглецов двигался, подергивая хвостом, предводитель «одетых чешуей». Пересчитывал ли он пленников или только хотел оценить качество добычи, но этот обход живо напомнил профессору эпизод из какого-то фильма про Вторую мировую. Офицер-эсэсовец осматривает евреев в гетто.

Хотелось верить, что намерения у этого рептилоида куда гуманнее.

– Ша, шеловеше, – прошипел чешуйчатый эсэсовец. – Шите тишо… Шопайште шобром, ушелееше… – И еще что-то квакнул на своем языке.

В другое время и в другой ситуации профессора, может, и позабавило бы, что рептилия тщится говорить по-русски, но сейчас Семенычу было не до смеха. Остальные ящеры не утруждали себя разговорами с пленниками, прибегнув к другому, более универсальному языку. Тычками и уколами они погнали пленников дальше.

Твари хорошо ориентировались в подземельях. От усталости Семеныч еле передвигал ноги, но желания испробовать остроту ящеричьего клинка не испытывал. Сосредоточившись на нехитром процессе передвижения, он не сразу обратил внимание на то, что стены тоннеля перестали вздрагивать. Неужто на поверхности уже ничего не взрывается? Правда открылась скоро. Неожиданно в затхлом чреве подземелья повеяло ветерком. Свет факелов поблек. Тоннель оборвался, и пленники оказались в широком бетонированном рву, заваленном разным хламом.

Взрывы и в самом деле прекратились, но небо было затянуто пылью и дымом пожарищ. И все-таки это было небо, а не осточертевший каменный свод. Не похоже, что рептилоиды стремились продлить пребывание пленников на свежем воздухе. Они заметно нервничали, стегали себя хвостами по лягушачьим ляжкам, лупили пленников плоской стороной мечей, торопили. Пленники вяло перебирались через груды хлама, стараясь делать это как можно медленнее.

Все-таки омерзительно, когда тебя подгоняет ящерица.

Семеныч уже перестал надеяться на близкие перемены в судьбе, но фортуна оказалась горазда на сюрпризы. Он не поверил своим ушам, когда услышал характерный гул турбин и хруст перемалываемого тяжелыми шасси мусора. Рептилоиды забеспокоились. Кинулись теснить пленников обратно к тоннелю, но было уже поздно. Из-за поворота плавно изогнутого бетонированного оврага вышел бронеход. Во всей красе. С подвесным оружием на пилонах и разверстыми жерлами боевых огнеметов. И лишь в следующее мгновение Семеныч заметил, что бронеходу крепко досталось. Двигался он рывками, подволакивая третью конечность. И с гироскопами у бронехода тоже не все было в порядке – положение кабины оказалось далеко от строгой вертикали. В фонаре зияла дыра. Непонятно, как бронеход вообще держался на ногах. Завидев пленников, водитель остановил машину. Фонарь пополз вверх.

– Костя! Лещинский! – невольно вырвалось у профессора.

Увы, это оказался вовсе не его молодой друг. Лицо бронеходчика было черным, как вакса, лишь белки глаз и зубы выделялись на нем.

– Это же Батиста, девочки! – ахнула одна из подопечных бабы Зои по имени Люся и заблажила: – Батиста, миленький! Помоги!

Негр ослепительно улыбнулся, помахал светлой ладонью. И вдруг предводитель ящеров заверещал и показал клинком на бронеход. Его чешуйчатая банда тут же бросилась к шагающей машине. Батиста схватился за рычаги. Фонарь пополз вниз. Раструбы огнеметов зашевелились. При этом улыбка по-прежнему не сходила с лица водителя.

Впоследствии Семеныч и сам не мог сказать, что его спасло в тот жуткий миг – шестое чувство или старые армейские рефлексы. Главное, что он не стал дожидаться развязки. Опустился на карачки и почти ползком двинулся к дренажной трубе, что торчала из бетонного откоса неподалеку. Семенычу удалось забраться в нее в самое последнее мгновение, когда дымные языки огня уже вылизывали захламленное ложе искусственного оврага, не разбирая ни людей, ни чудовищ.

Правда, о последствиях безумного поступка гвардейца Батисты профессору узнать не довелось – всю полость дренажной трубы занимало скользкое, исторгающее отвратительную вонь, непостижимое в своей мерзости тулово фага.

Профессор Сахарнов лежал ничком на чем-то упругом и влажном. Шуршащем. Голова профессора раскалывалась. Пустой желудок выворачивался наизнанку. Под веками расплывались зеленые круги. И при этом тело его было легким, словно надутое водородом.

Это поразило Семеныча. Ведь в былые времена, на Земле, он весил около центнера. Благодеяния Корсиканца стоили ему лишних килограмм, но все-таки их оставалось не меньше семи десятков. В шестьдесят с гаком лет и это немалое бремя. А сейчас Семенычу показалось, что он весит сорок кило, не больше.

Не менее странным был запах…

Семеныч вспомнил, что доктор Агванг как-то высказал предположение, что вонь, заманивающая людей и других разумных существ в ненасытную прорву фага, действует подобно наркотику. Поэтому люди и нелюди, как идиоты, лезут в пасть этой дряни, а после мучаются, будто с похмелья. Но сейчас тошнотворное зловоние, источаемое фагом, как будто выветрилось. И запашок гнили из дренажной трубы – тоже. От упругой подстилки, на которой лежал бывший профессор, веяло лесной прелью.

Голова немного прояснилась, Сахарнов попытался разлепить веки. Сначала он увидел лишь темноту, пронизанную нитями серебристого света. Потом окружающие предметы обрели очертания. Семеныч понял, что валяется на толстом ковре палой листвы. И листва эта не имела ничего общего с деревьями мира под Чертовым Коромыслом. Профессору приходилось бывать в Парке, листья укропных деревьев и жгучей осины пахли иначе. А здешние ароматы напоминали Землю.

И не только ароматы, но и звуки…

Где-то над головой профессора раздавался шелест и стрекот. Не нужно было обладать могучим воображением, чтобы представить: ветер теребит кроны подмосковных берез, растущих посреди травянистого луга, а в траве оглушительно стрекочут хлопотливые насекомые. Им и ночь не помеха, лишь бы урвать побольше от летнего изобилия…

Иллюзия была весьма сильной. Семенычу казалось, вот встанет он сейчас и помчится, как мальчишка, по пояс в омываемом лунным светом разнотравье…

«Эхе-хе… Размечтался, старый дуралей…»

Борясь с тошнотой, он осторожно повернулся на бок. Приподнялся на локте. С трудом разобрал в дрожащих голубоватых пятнах смутные силуэты темных колонн. И в самом деле – деревья. Не березы, увы, скорее – бамбук. Здоровенный такой бамбук, в добрую сосну высотой.

Семеныч протянул дрожащую руку, прикоснулся к стволу. На ощупь бамбук оказался бархатистым и теплым, словно не деревом был, а животным. Сахарнов попытался встать, придерживаясь обеими руками за ствол. Бамбук в обхвате метра три, но мозолистые ладони профессора, который давно переквалифицировался в резчика по дереву, не соскальзывали с бархатистой коры.