Лицо в кадре - Николай Сергеевич Оганесов

персоной. Цепкий старик, схватил за руку и не отпускает. Когда врал — не боялся, а тут испугался. Вдруг, думаю, поверил. А он как угадал, спрашивает, почему же, мол, я сам не покупаю дом? «А это, — говорю, — не вашего ума дело. Наврал я все». А старик не отстает, плетется следом и все свое гнет: почему да почему? «Денег нет», — говорю ему. «А если бы были?» — «Были бы — купил». Старик посмотрел на меня и спрашивает: «Сколько просят за дом?». Я ответил, что тысячи три, но можно поторговаться. «А сколько на ремонт уйдет?» Я говорю, что еще три тысячи. «А продать?» «Если не спешить, — сказал я, — тысяч за десять можно». Старик говорит: «Завтра приходите на ту же скамейку к двенадцати. Я подумаю»

Скаргин: У вас был на примете хоть какой-нибудь дом?

Максимов: В том-то и дело, что и близко не было. Говорил, что бог на душу положит.

Скаргин: Что же вы собирались делать, если бы Прус согласился?

Максимов: Я, как говорится, в доску бы разбился, а нашел бы подходящий домишко. Очень уж понравилось мне, как он пачки в сберкассе щупал… Но на следующий день при встрече старик сказал, что не может вложить денег. Возраст, мол, не тот, для такого дела энергии нужно много, а он стар. Я видел, что он колеблется. Стал уговаривать, но так и не убедил, а может быть, не очень и хотел.

Скаргин: Не понял.

Максимов: Хищный был старичок. Страшно было с ним связываться. Сначала я думал, простачок, а у него железная хватка — я это сразу понял.

Скаргин: Поэтому и телефон придумали?

Максимов: Все знаете? От стал просить оставить ему адрес или телефон на тот случай, если он передумает. Я и написал ему цифр — сколько не жалко было…

4.

Долго собиравшийся дождь наконец пошел. На землю упали первые редкие капли, а через несколько мгновений резко потемнело — ни единого просвета между низкими тяжелыми облаками. Несмотря на то что уличные фонари уже зажглись, а может быть, именно поэтому, кажется, что вместо неба над головой полощется огромное черное одеяло. Начался ливень. Потоки воды отвесно падали вниз, превращая улицу в сплошное озеро.

Скаргин глубже натянул на голову шляпу и, перепрыгивая через лужи, добежал до мастерской Фролова.

Внутри, кроме Геннадия Михайловича, никого не было.

— Не помешаю? — спросил Скаргин, отдышавшись. С его плаща ручьями стекала вода, а у ног тотчас образовалась лужица.

— Я заканчиваю, — ответил Фролов. — Сегодня что-то неважно себя чувствую.

— А я шел мимо, дай, думаю, зайду. — Скаргин осторожно снял плащ и вместе со шляпой повесил на вешалку. — Промок до ниточки. Подсушусь немного и пойду.

— Хотите, чтобы я поверил, что вы пришли случайно? — угрюмо спросил Фролов.

— А что, не верите?

— Нет, — сухо ответил Геннадий Михайлович.

— Правильно делаете. В мире, где все взаимосвязано и взаимозависимо, случайности места не остается.

— Вы правы. — Фролов, не вставая, пододвинул Скаргину стул. — Что же сегодня привело вас ко мне? Только не надо предисловий, пожалуйста.

— На этот раз без предисловия не получится, — усаживаясь, пообещал Скаргин. Он вытащил из кармана пиджака пачку сигарет и протянул Фролову, приглашая закурить: — Венгерские. С ментолом. Сагайдачный, ваш друг, по знакомству продает. Я к ним уже привыкать начал.

— Спасибо, — буркнул Фролов. — Сейчас не хочу. Давайте лучше начнем.

Скаргин положил пачку на стол.

— Вы, Геннадий Михайлович, неглупый человек, и из расчета на это ваше качество я буду предельно откровенен.

Фролов понимающе кивнул.

— Со времени последней нашей встречи удалось раздобыть кое-какие сведения. Они дают основание полагать, что кто-то воспользовался вторым ключом от вашей мастерской и сделал с него дубликат. Любому понятно, с какой целью подбирают ключ к двери, не так ли?

— Верно. Но кто сделал это?

— Не торопитесь, — сказал Скаргин. — Я, с вашего разрешения, продолжу. Очевидно и другое: за дверью должно находиться нечто, интересующее преступника. Не маньяк же он, не любопытства же ради подделывал ключ и, наверное, не для того, чтобы пополнить коллекцию краденых ключей. Что-то прельщало его. Электробритвы? Маловероятно. Выручка? Выручку, насколько я знаю, вы каждый второй день сдаете.

— Сдаю, — согласился Фролов.

— Другие предметы в вашей мастерской не представляют большой ценности. Согласны?

— Согласен.

— Вы догадываетесь, к чему я это говорю?

— Нет, — буркнул Фролов.

Целлофановая обертка зашуршала в пальцах Скаргина. Он вытащил сигарету с белым фильтром и зажал ее в губах.

— Вам нравится курить, когда идет дождь?

— Не замечал, — безразлично ответил Фролов, но было видно, что он напряженно ждет продолжения.

— А мне нравится, — с видимым удовольствием сказал Скаргин и закурил. — Может быть, потому, что в руках держу что-то сухое, с тлеющим огоньком. А за окном вода. Как вы думаете?

Геннадий Михайлович промолчал. Держа сигарету зажженным концом вниз, Скаргин ладонью разогнал облачко дыма и покосился на Фролова:

— Поймите, Геннадий Михайлович, рано или поздно станет известно, что искал в вашей мастерской владелец дубликата ключа. Но тогда уже отпадет необходимость в вашем признании. Оно станет ненужным.

Фролов поежился.

— В ваших интересах сказать правду. И чем раньше, тем лучше.

— А что мне это даст? — спросил Фролов, и слова его меньше всего были похожи на вопрос.

— Что даст? — Скаргин не сводил глаз с витрины, по которой стекали струи воды. — На данном этапе интересы следствия и ваши личные интересы совпадают. Они совпадали и раньше, но это не было так наглядно. Помимо всего прочего, я мог бы напомнить вам о том, что отказ от дачи показаний и дача заведомо ложных показаний караются законом. Но вы и так расскажете, Геннадий Михайлович. Мы ведь с самого начала установили, что вы человек неглупый. Или я ошибся?

— Мне трудно объяснить почему, но в тот день, когда вы впервые вошли в мастерскую, я подумал, что вы докопаетесь до правды.

— Спасибо, — сказал Скаргин, выпуская дым под колпак лампы.

— Я не заискиваю, — посчитал нужным добавить Фролов.