Горизонтальная война. Снимая маски - Есения Маас

ещё тогда, когда он представился психиатром, показалось странным выражение его глаз, да и мимика кого-то напоминала.

Я даже не могла понять зол он или нет, абсолютно бесстрастное выражение лица, как будто ничего и не случилось. Сглотнув, я скосила глаза на открытые страницы интернета, и отодвинула ноутбук ногой.

— Я просто смотрела новости.

— И ради этого подобрала пароль? — усмехнулся он. — Правда?

— Он не такой уж и сложный, — соврала я.

— Да что ты говоришь! И что же тебя навело на мысль, о том, что именно это слово может быть паролем?

— Вам правда интересно знать? — Я медленно отступила к стене и смяла пальцами низ рубашки.

Роман по-прежнему стоял в дверях, не делая попыток приблизиться.

— Так что, что именно навело тебя на мысль об этом слове?

— Собака, — ответила я, отводя глаза. Ненавижу сдаваться.

— Какая собака?

— В моих воспоминаниях есть щенок хаски, и у этого щенка были голубые глаза.

Мне было неловко, стыдно и страшно — ужасная смесь чувств, но и не ответить я не могла.

— И? — подтолкнул он меня.

— Я подумала, что назвала бы её Сапфир.

— Понятно.

Зайдя в комнату, он поднял ноутбук с пола и мельком просмотрев открытые вкладки, закрыл его и положил на тумбочку, стоящую рядом с кроватью. Я была всё ещё прижата к стене и подавлена его аурой. Даже шага сделать не могла, пальцы беспомощно скользили по стене в поисках опоры. Разогнувшись, Роман сделал шаг вперёд и навис надо мной. В этот момент мне стало очень страшно, я сжалась, зажмурившись и ожидая удара. Когда его не последовало, я приоткрыла глаза и посмотрела на него снизу вверх.

— Вы не злитесь?

— Да нет, я в бешенстве, — ответил он, опираясь рукой на стену и наклонив ко мне голову. — Я в таком бешенстве, что боюсь слово лишнее сказать, и тебе не советую.

Комок в горле никак не хотел проходить. Поведя головой в сторону, я пригнулась, чтобы проскользнуть под его рукой, но была остановлена:

— Ты полагаешь, что можешь уйти? Разве я разрешал уходить?

— Вы же сказали, что в бешенстве.

— Именно так.

— Я… не хочу видеть вас в этом состоянии. Пожалуй, пойду к себе в комнату.

— Что ты искала?

— Я же вам уже сказала — смотрела новости, — со вздохом повторила я. — Вы меня заперли без возможности узнать что-либо о внешнем мире и сегодня тринадцатое июля. Оказывается. Я здесь уже больше месяца, и не знаю, что происходит даже с компанией, и я хотела…

— Что? Что ты хотела?

— Я хотела найти информацию о Лизе.

— В новостях?

— Отсутствие новостей тоже новости.

Он замолчал, как будто что-то обдумывал напряжённо. А я ещё была всё в той же позе, и с тем же страхом и готова бежать при первом же шансе.

— Послушай. — Он опустил руку на моё плечо и сжал пальцы. — Нам надо поговорить.

— Нет… п-пожалуйста, — задыхаясь прошептала я. — Уберите руку.

— Чего?

— Руку. Уберите.

Тошнота накатила волной. Меня бросило в дрожь, скрутило и начало ломать лишь от одного прикосновения. Я физически ощущала липкий взгляд Глеба на себе и его ледяные пальцы, что обжигали кожу хуже кипятка.

— Да что с тобой происходит?! — рыкнул он, напряжённо всматриваясь в моё лицо.

— Отпустите, — просипела я. — Пожалуйста… — На глаза набежали слёзы. Я подняла голову и встретилась с его глазами. — Пожалуйста.

Кажется, до него дошло. Разжав пальцы, Роман убрал руки за спину и хмуро спросил:

— Ты боишься меня?

Кивнула.

— Почему? Разве я давал повод?

— Нет. — Я снова отвела взгляд. — Это не ваша вина. После заточения у Домогарова, я не могу выносить чьих-либо прикосновений. Простите.

Стянув ворот рубашки дрожащими пальцами, я сделала шажок влево и разорвала невидимую связь. Дышать сразу стало легче. Растерев лицо, я повернулась.

— Роман, я не могу больше здесь находиться. Если вы снова меня запрёте и лишите средств связи с миром, я сбегу. Так и знайте.

— Ты вспомнила?

— Я даже не знаю, чего именно вы ждёте! — разозлилась я.

— Пожар. Я хочу, чтобы ты сказала мне, кто тебя спас.

— Пожар? — у меня челюсть упала. — Но я не помню ничего такого.

— Врёшь, — прошипел он, делая шаг вперёд и резко замирая. — Ты звала сестру, я сам слышал!

— Сестру? Я не понимаю… всё, что я смогла вспомнить это лицо Саши Белоярцевой и щенка. А потом был огонь и крики. — Я сжала виски, зажмурившись. — Там кричали. Люди горели заживо… не могу…

— Вспоминай. Большой, красный дом. После дня рождения ты отправилась в гости к этой семье. Через час после этого в доме взорвался газовый котёл, никто не спасся, кроме тебя. Почему?

Никто не спасся, кроме меня? Расширив глаза, я смотрела на этого мужчину и крутила в голове пазлы из разрозненных картинок.

Глава 15

Я дома.

Иду мимо кабинета отца и слышу, как кричит мама. Она ругает папу за то, что тот привёл меня в дом, за то, что заставляет её страдать столько лет подряд.

Привёл в дом?

Я подхожу ближе и сажусь на пол, чтобы было удобнее подслушивать.

— Она же ребёнок, Маша. Наша дочь, — как будто оправдывается папа, но как-то вяло, с такой тоской и усталостью, что у меня щемит сердце.

— Она не моя дочь, — шипит мать и сминает какие-то бумаги в кулаке. — Не моя! Она дочь любовницы Виктора!

Дочь любовницы? Виктора? О чём мама говорит?

Я вытираю потные ладошки о мятый подол платья и боюсь дышать, чтобы не выдать себя. Мне страшно услышать, но и просто уйти не в моих силах.

— Не говори так. — Отец делает большой глоток из стакана и поворачивается к горящему камину. — Катя была твоей сестрой.

— Сводной! Она дочь новой жены отца, и не имеет ко мне никакого отношения! Эта дрянь встряла в отношения Ларочки и Вити. Эта паскуда даже родила, и ты притащил это отродье к нам! Да как ты только посмел!

Всхлипнув, я зажимаю рот со всей силы, чтобы не кричать. Мне помогает треск дров в камине. Он скрывает немой крик.

— Почему же ты говоришь это только сейчас, спустя пятнадцать лет, Маша? — с болью в голосе спрашивает отец. — Мы не можем выкинуть девочку на улицу, к тому же, у нас нет своих наследников…

— Заткнись! — орёт она. — Не смей напоминать мне об этом! Ненавижу… ненавижу эту дрянь, ненавижу… — Мать падает на колени и плачет, размазывая косметику по лицу.

Гости уже ушли, так что не страшно, если она это сделает сейчас. Кроме отца,