Забытая Византия, которая спасла Запад - Ларс Браунворт

Казалось, что для персов все потеряно. Всего несколько лет назад самая малость отделяла их от завоевания Константинополя, а теперь их армии были разбиты и отступали по всем фронтам. Последняя отчаянная попытка остановить Ираклия была предпринята недалеко от древнего города Ниневия, но в кровавой битве, продолжавшейся одиннадцать часов, император разгромил персидскую армию, убив в поединке ее командующего.

Жестокое разграбление Ктесифона, последовавшее за битвой, поставило в войне точку. Было захвачено столько добычи, что солдаты Ираклия не могли унести ее всю, и большую ее часть пришлось предать огню. Хосров II призывал женщин и детей защитить его — но теперь его повсюду винили за бедствия, обрушившиеся на Персию, и никто не желал сражаться за царя.[96] Яростно обернувшись против своего монарха, армия и народ подняли мятеж, и суд их был страшен. Хосров II был брошен в крепость со зловещим названием «Башня Тьмы», где ему давали лишь столько пищи и воды, чтобы продлить его агонию. Когда он достаточно настрадался, его вытащили оттуда и заставили смотреть, как его детей убивают у него на глазах. После того, как последний из его отпрысков был убит, его мучения наконец подошли к концу, когда его неторопливо расстреляли из луков.

Эта война подкосила силы персов, и новый царь Шахрвараз немедленно запросил мира, отдав все завоеванные земли, освободив пленников и вернув Животворящий Крест. Чтобы доказать свою покорность, он пошел даже на то, чтобы сделать византийского императора опекуном своего сына. Ираклий одним махом вернул все потерянное за долгие годы упадка. Долгая борьба с персами закончилась; больше никогда они не потревожат Византийской империи.

Сенат восторженно наградил своего блистательного императора титулом «Сципион», и когда тот приблизился к столице, все население города высыпало ему навстречу, ликуя и размахивая ветвями оливы.[97] Распевая хвалебные песни, люди внесли императора в город, следуя через Золотые Ворота за Животворящим Крестом в процессии со слонами, которых в столице видели первый раз в жизни. Проследовав к собору Святой Софии, горожане смотрели, как их победоносный император воздвигает крест над алтарем. Это случилось спустя шесть лет после того, как Ираклий покинул город — но теперь он восседал на троне во всей своей славе. Он сумел выхватить империю из пасти безвременья и положить конец власти Персии. Крест Господень был спасен, а враги его сокрушены. Воистину начиналась новая эпоха.

Ираклий вернул империи ее былую славу, и по крайне мере внешне она вновь напоминала классический мир античности. Греческий или итальянский путешественник мог пройти от Гибралтарского пролива через Северную Африку и Египет до Месопотамии, чувствуя себя как дома. Области различались между собой, но все города были несомненно римскими, язык — греческим, а культура эллинизированной. Большинство городов имели одну и ту же знакомую планировку, где роскошные бани всегда были готовы принять путников, чтобы те могли смыть пыль с усталых ног, окрестности были усеяны акведуками и амфитеатрами. Может, жизнь стала чуть более беспокойной и неясной — но по большей части она не отличалась от тех времен, когда римляне впервые прибыли сюда со своими могущественными легионами и заложили основы архитектурного стиля.

Но имелись и значительные отличия. Даже в образованных кругах немногие теперь говорили на двух языках. Латынь всегда считалась неподходящим языком для изощренных дискуссий, особенно богословских, и за столетия постепенно вышла из употребления. Западные власти, составляя письма на Восток, прибегали к разговорникам с местными греческими выражениями, но никто не заботился отвечать им тем же. Культурное влияние было исключительно односторонним, и хотя греческая мысль все еще влияла на Запад, на Востоке классические латинские сочинения Вергилия, Горация и Цицерона оставались не переведенными и были мало кому известны. Ко времени Ираклия лишь немногие понимали архаичный язык, на котором были написаны имперские законы, и император, который ставил военную эффективность превыше всего, упразднил старые атрибуты латинской империи. Греческий стал официальным языком, и соответственно были изменены даже имперские титулы. Все императоры, начиная с Августа и заканчивая Ираклием, назывались цезарями и августами, но после него они были известны только как василевсы — то есть именовались греческим словом, обозначающим «царь».[98] Разрыв с прошлым был разительным, но он назревал уже давно. Теперь империя стала полностью греческой, и через поколение латынь исчезла навсегда.

Весной 630 года Ираклий совершил паломничество в Иерусалим, пешком дойдя до Константинового храма Гроба Господня, чтобы вернуть священному городу Животворящий Крест. Он высоко вознесся на волне народной любви — но вскоре обнаружил, что его победа над персами повлекла за собой знакомую угрозу религиозных распрей. Сирия и Египет всегда оставались за монофизитами, и их воссоединение с империей означало, что богословские споры разгорятся с новой силой. Такое положение дел делало империю уязвимой, чем мог воспользоваться следующий враг — но там, где дело касалось веры, даже покоритель Персии не мог приказать своим упрямым и независимым подданным жить в согласии.

Империя сильно пострадала в войне с Персией, потеряв в сражениях более двухсот тысяч человек, а теперь разрывалась изнутри. Несмотря на недавнюю победу, времена благополучия минули. Слишком много городов было разграблено и много ферм сожжено, чтобы жизнь вошла в обычную колею. Возможно, со временем вернулась бы стабильность, и торговцев с работниками можно было бы убедить вернуться к своим занятиям — но долгая мучительная война между Персией и Византией истощила силы обеих империй. Ценой великой победы Ираклия стала ослабевшая и уязвимая империя, и единственным утешением стало том, что Персия находилась даже в худшем положении. Однако в 662 году, когда Ираклий начал свою великую кампанию, появился новый враг — бесконечно более опасный, нежели Персия.

Жаркие пустыни Аравийского полуострова никогда не представляли собой ни особого интереса, ни особой угрозы для Византии, и не было причин предполагать, что такое положение дел когда-нибудь изменится. Населенные враждебными друг другу кочевыми племенами, эти земли вряд ли могли угрожать государству даже меньшему, чем огромная Византийская империя. Однако в 622 году пустыни резко оживились, поскольку человек по имени Мухаммед, вынужденный переселиться из Мекки в Медину, принялся за объединение окрестных племен. Вдохновляя последователей своим религиозным пылом, Мухаммед разделил мир на «дар аль-ислам» (территорию ислама) и «дар аль-харб» (территорию войны). Теперь долгом последователей новой веры был священный джихад, согласно которому следовало силой оружия увеличивать земли ислама.