Забытая Византия, которая спасла Запад - Ларс Браунворт

За пять лет исламские армии были брошены в бой и хлынули из пустыни с пугающей скоростью.[99] Едва ли для вторжения можно было выбрать лучшее время. Горящие жаждой завоеваний арабские армии обнаружили, что обе великие империи этого региона истощены и находятся на грани краха. Изувеченная Персидская империя не смогла оказать достойного сопротивления. Ее царь Йездигерд III обращался за поддержкой и к Византии, и к Китаю — но никто не мог оказать ему реальной помощи, и падение его было стремительным. За год его усталые армии были разгромлены, и следующие десять лет персидский царь провел, скитаясь из одной местности в другую, пока кто-то из местных жителей не убил его ради денег.

Мухаммед умер от лихорадки в 632 году — но ничто, казалось, не может утолить жажду его солдат, желающих новых земель. Не задержавшись даже, чтобы переварить Персидскую империю, к 633 году они пересекли заброшенные границы Византии и обнаружили, что земля сама готова упасть им в руки. Константинополь, занятый постоянными войнами с Персией, никогда не был способен справиться с ересью монофизитства, и когда пришли мусульмане, они обнаружили, что местное население готово встретить их с радостью. Для гонимых монофизитов был хорошо понятен ислам с его строгим монотеизмом — а арабы, по крайней мере, были семитами, как и сами монофизиты. Лучше было подчиняться своим двоюродным арабским братьям, чем императорам-еретикам в далеком Константинополе: ведь к ереси всегда относятся более непримиримо, чем к просто чужой вере. Оказав лишь символическое сопротивление, монофизиты смотрели, как арабские армии врываются в Сирию, грабят Дамаск и осаждают Иерусалим.

Могущественный некогда император, покоривший Персию, бросился бы на защиту Палестины — но с тех пор Ираклий сильно сдал. Он уже страдал от болезни, которая впоследствии убьет его, его широкие плечи поникли прежде времени, от золотых волос осталось только несколько седых прядей. Как и его империю, от физической и эмоциональной гибели его отделял только шаг. Некогда поднявшийся до вершин славы, теперь он вынужден был смотреть, как рушится дело его жизни.

Прибыв в Иерусалим, император перенес Крест Господень с того места, куда он поместил его шестью годами ранее, и вернулся в Константинополь, предоставив обреченный город его судьбе. Оставив патриарху неблагодарную задачу сдать Святой Город, Ираклий последний раз удрученно вступил в свою столицу, терзаемый мыслью, что бог отвернулся от него. Жители города были склонны согласиться с ним, — и скоро отыскали причину несчастий империи. Все это из-за того, шептались они, что брак Ираклия с его племянницей Мартиной был кровосмесительным. Она понесла от своего мужа девятерых детей, но лишь трое из них оказались здоровыми, прочие же умерли во младенчестве или имели уродства. Было очевидно, что бог оставил их, и Мартина, никогда не пользовавшаяся народной любовью, превратилась в одну из самых ненавидимых женщин в городе.

Ираклий, оставивший империю в час ее нужды, окончил свои дни в мучениях, покинутый своими друзьями и придворными, которые так громко восхваляли его во времена триумфа. Спустя несколько лет после падения Иерусалима он скончался и был похоронен рядом с телом Константина Великого в императорской гробнице в церкви Апостолов.

Правление Ираклия окончилось на печальной ноте, и вряд ли его подданные оплакивали смерть императора. В его правление огромные территории империи достались новому ошеломляющему врагу, а умирающий правитель ничего не мог поделать, чтобы помешать этому. Потрясенные византийцы, ужаснувшиеся катастрофе, ждали от Константинополя помощи — но обнаружили, что их сломленный властитель лишь мучительно ожидает конца.

Но как бы плохи ни были дела империи на момент смерти Ираклия, без него положение было бы и вовсе отчаянным. Если бы он не явился, чтобы свергнуть Фоку, империя стала бы легкой добычей для персов, и к моменту появления исламской волны из Аравии ничто бы не защитило от нее Европу. Однако, пользуясь достижениями проницательности Юстиниана и полководческого искусства Велизария, Ираклий превратил Константинополь в оплот, сдерживающий исламскую агрессию, перенаправив наступление мусульман в далекие пустыни Северной Африки и отдалив их вступление в Европу. В начале его правления одна славная победа следовала за другой, и если бы он умер после победы над Хосровом II, когда Персидская империя была повержена и Животворящий Крест возвращен в Иерусалим, его подданные помнили бы его как одного из величайших императоров, когда-либо занимавших византийский трон.

В его правление произошли события, ставшие поворотной точкой для большей части Ближнего Востока. Тысячу лет эти земли были эллинизированными и управлялись сначала язычниками, а потом христианами. Они многое привнесли в классическую цивилизацию, подарив ей немало прекрасных императоров, богословов, святых и поэтов. Но после арабского вторжения все переменилось. Арабский язык вытеснил греческий в качестве lingua franca, а ислам заменил собой христианство. Вырванные из средиземноморской сферы влияния, эти земли начали ориентироваться на Дамаск и затем Багдад, а не на Рим и Константинополь.[100] Более чем тысячелетнему образу жизни резко и внезапно пришел конец. Жизнь на Ближнем Востоке никогда уже не станет прежней.

Из пяти императоров, правивших после Ираклия, только один был старше шестнадцати, когда взошел на трон, и все они погрязли в борьбе с влиятельными группировками, которые пытались обрести власть. Каждое последующее поражение подрывало власть императоров и уменьшало их возможности. Если бы на троне был император более сильный, чем умирающий Ираклий, и способный в 633 году противостоять арабскому вторжению, последующая история Ближнего Востока могла пойти совсем по-другому. Но Ираклий был тяжко болен, а императоры-подростки, которые наследовали ему, не могли достаточно твердо держать бразды правления, чтобы успешно противостоять исламскому наступлению. К середине VII века возможность сдержать угрозу исчезла: арабское завоевание уже нельзя было остановить. Испуганные византийцы, взывая о божественной помощи, ходили со своими святыми иконами вокруг стен города — но мусульманское наступление продолжалось, уничтожая наследие столетий римского правления и оставляя империю глубоко потрясенной. Многие видели в этом ужасную божественную кару, и казалось, что душевные силы Византии парализованы.

Чтобы защитить протяженные границы, была отправлена неповоротливая имперская армия, но казалось, что арабов остановить невозможно. Непроходимая пустыня всегда позволяла византийцам чувствовать себя в безопасности, но теперь она превратилась в ужасную слабость для империи. Ориентируясь по звездам в лишенной характерных черт местности, арабы при необходимости резали своих верховых верблюдов, чтобы утолить жажду их кровью, и неожиданно возникали позади оборонительных рубежей империи. Всякий раз, когда византийская армия пыталась дать им бой, арабы снова растворялись в пустыне, чтобы возникнуть в другом месте. Только однажды имперская армия попыталась преследовать их. В 636 году она проследовала за мусульманской армией до притока реки Иордан, где потерпела ужасающее поражение. Те, кто выжил в начале сражения, попытались сдаться, но были убиты на месте. Наблюдающий эту картину мир Средиземноморья сделал страшный вывод: тем, кто сопротивляется мечу ислама, пощады не будет.