Злодейка и палач - Екатерина Панова

До этого момента жизнь этих троих ее мало интересовала, но сейчас, когда они прошли вместе весь этот путь… После этой пустыни. До этого момента можно было себя утешать тем, что это дело настоящей Ясмин, но не сейчас.

Сейчас Ясмин ушла, и это стало ее делом.

— Думаю, достаточно пройти пустыню до конца, — предположила она. — Если мы перестанем копаться в тайнах друг друга, то сделаем это быстрее.

— Это был суд, — прохладно заметил Слуга.

Чтобы это ни было — оно закончилось. Ясмин выполнила свою часть работы, но чувствовала только усталость и опустошение. Хотелось вытащить голос, спрятанный в подвалах ее подсознания и заставить его вернуть ее домой. Но сил не было.

Глава 17

Как ни странно, из пустыни они вышли спустя час хода на юг. Почти без приключений. Только один раз Верн спросил у Абаля:

— Какого цвета у тебя нижняя сорочка?

— Я убью тебя, белая, — нехорошим голосом сообщил тот.

Больше вопросами никто не баловался, и когда песок, клубящийся серым дымом, выпустил их в долину, полную янтарных камней, они опешили от неожиданности.

— Четыре испытания? — с подозрением уточнил Абаль.

— Четыре, — твёрдо ответила Ясмин. После замялась. — Вроде бы четыре.

— У этого поля нет приказа, — сказал Хрисанф.

Он водил рукой, словно гладил воздух или плавно правил закинутый в море невод. Ясмин присела рядом, дотрагиваясь до странных камней, похожих на янтарь слишком крупной и сложной формы. Те мягко пружинили под ее касаниями, наподобие сквиша, и были тёплыми наощупь. Их было приятно гладить.

— Как детская игрушка, — сказала она. — Антристресс.

— Что такое антистресс? — тут же спросил Хрисанф.

Ей показалось или Абаль насторожился? Его поза не изменилась, но словно вся целиком вслушалась в их тихий диалог.

— Это… — она замялась. — Предметы, которые позволяют снять нервное напряжение.

— Стресс снимают другие вещи, — тихо пробормотал Верн.

Он покраснел и отвернулся. Румянец на серой от недосыпа и пресловутого стресса коже смотрелся непривлекательно. Но гармонично. Классика цветосочетания.

— Стресс хорошо снимает дружеский поединок, чтение и медитация, — нудно перечислил Абаль.

Ясмин усмехнулась. Котов в этом мире не было.

— Это как гладить белок, — покопавшись в остатках чужой памяти сказала она. — Медитация.

— И поединок, — тут же добавил Абаль. — Они же кусаются.

— Дружеский.

— Кусаются они всерьёз.

— Они не любят, когда их гладят.

— Замкнутый круг, — Абаль засмеялся.

На этот раз это был простой и легкий смех.

Хрисанф и Верн переводили глаза с Ясмин на Абаля и наоборот. Она их понимала. Ещё вчера Слуга планировал ее убийство, а сегодня так беззастенчиво мил.

Ясмин пожала плечами:

— Эти камушки не кусаются, когда их гладят, и хорошо бы взять один себе, но… Я чувствую, что нужно оставить их здесь.

Она выпрямилась и двинулась вперёд по тёплым камням всех видов и форм, которые только допускает человеческое воображение. Один из камней она все ещё держала в своих руках — такой тёплый, мягкий и упругий. Прозрачно-оранжевый, как янтарь, и приятно-тяжелый.

Наклонилась и с уважением положила его среди других таких же прозрачных солнечных камней и двинулась за Абалем.

— Движемся на юг, — сказал он, когда Ясмин с ним поравнялась.

Теперь, когда он ее не ненавидел и не хотел убить, рядом с ним стало надежно и хорошо. В какой-то мере она понимала отчаяние настоящей Ясмин, которая вольно или невольно сделала его своим врагом.

— Почему ты потребовала моего присутствия на этой операции? — мирно спросил он. — Ты могла требовать понижения статуса. Это ударило бы по мне, куда больнее.

Он остановился, и Ясмин застыла рядом. Они все ещё были близко к пустыне, которая брала с путников дань правдой и истиной, но давление уже не было таким сильным.

— Так случилось, — с усилием ответила Ясмин.

Она просто-напросто не знала правды. У неё не было снов с его участием.

Абаль изучающе сфотографировал ее взглядом и снова двинулся вперёд. Верн и Хрисанф не вмешивались в их разговор и шли на метр позади, словно давая им возможность остаться наедине и договориться.

Спустя несколько шагов — десять или двадцать, или чуть больше — она вдруг заметила, что идти стало тяжелее. Ноги вязли, как в болоте. Камни обнимали сапожки всем своим мягким телом и тянули вниз. Ясмин попробовала стряхнуть их, но ноги ввинчивались только глубже.

— Пятое испытание, — сказала она с ужасом.

Абаль обернулся. Она вдруг увидела, что он ушёл гораздо дальше неё. В темных глаза мелькнуло удивление.

— Нет, — ответил он на ее испуганный взгляд. — Я ничего не чувствую, и у этого поля нет приказа. Оно свободно от человеческой воли.

— Но я не могу идти, — пожаловалась она. — Вязну, видишь?

Он в два шага вернулся к ней и уже привычно поднял ее на руки. Ясмин с усилием обхватила руками его за плечи, потому что не дотянулась до шеи. Тело стало тяжелым и непослушным, гравитация увеличилась вдвое. Как только он меня держит, подумала она с недоумением.

И отключилась.

* * *

Она уснула. Упала сознанием в прошлое.

Мама — деятельная, светловолосая, всегда в прекрасном настроении — отчаянно пыталась устроить ее на биофак. Это было не сложно, они с отцом работали в одном институте и ее будущее лежало светлой и спокойной дорогой, по которой она не пошла. В конце девяностых они развелись и мать полностью ушла в генетику в частном столичном комплексе, а отец остался. Он хотел сделать карьеру.

Ясмин — тогда ее звали Аминой — ушла, потому что была не в силах каждый день видеть человека, который вычеркнул ее координаты. Просто представила, как отец проходит по институту мимо с пустым взглядом — тот самый человек, который варил ей манку и чинил сломанный пластмассовый вертолёт — и не смогла. Сказала матери, что биология — это скучно.

Она осталась одна против враждебного мира. Ее место в жизни, такой очевидное ещё пять лет назад, никак не находилось. У неё просто не было никаких особенных талантов.

В детстве мать много куда пыталась ее устроить. В музыкалку. Но как заметила ее репетитор:

— Голос ангельский, слуха нет.

Смелая была женщина. Пятая по счету из многочисленных репетиторов.

Мама не смирилась. Амина скиталась по кружкам в поисках собственного таланта, но как правило, уносила только пару практичных умений и желание никогда не возвращаться. В художке завела подругу и умение преподнести себя эпатажно, на танцах приобрела фотогеничность и умение красиво сидеть в углу, а кружок древнегреческой поэзии наделил ее умением лепить к месту цитаты древнегреческих философов. Отец называл