Мать и дочь. Синхронная любовь, или Французские амуры против американских эротов - Луиза Дегранж

Глория Дюбуа, не способная к оборонительным действиям, зажмурилась, чтобы не видеть роковой вспышки.

В последнее мгновение аспирантке вдруг четко представилось, как букет из белых роз, так и не обретших имя, ложится на крышку ее гроба.

Но выстрелы запоздали.

Незнакомец успел, перекрыв линию огня, подставить спину под боевой калибр.

Мужчина, достойный женщины из рода Дюбуа, грубо, но вовремя уронил голубоглазую мишень за стол.

Одна пуля смачно вошла в библиотечного супермена, проворно и героически закрывшего нарядную мишень.

Другая – в окно, круша стеклины и сея панику на площади, где лишь бронзовый генерал на бронзовом коне остался совершенно невозмутим и спокоен.

Глория Дюбуа, не дождавшись болевого шока от пули, наконец-то сообразила, что выстрел, предназначенный для нее, принял на себя кареглазый и русоволосый незнакомец, рухнувший сверху тяжелым и неподвижным телом.

Любая американка знает, что в барабане револьвера – семь патронов.

Глория Дюбуа не была исключением.

Машинально отсчитав шесть произведенных выстрелов, аспирантка, беспомощно распластавшаяся под мужчиной, судя по всему, потерявшим сознание, поняла, что наступает роковое и непоправимое.

Сейчас первокурсница, только что совершившая уголовно наказуемое деяние, приблизится и с очень близкого расстояния всадит последнюю, тяжелую, обжигающую пулю точно между голубых аспирантских глаз.

Героический незнакомец не подавал признаков жизни.

А у Глории Дюбуа не оставалось ни сил, ни времени, чтобы выбраться из-под обмякшего защитника.

Оставалась лишь одна призрачная надежда, что случится осечка.

Обреченная аспирантка крепко-накрепко зажмурилась, и вся короткая, толком не реализованная жизнь промелькнула в лихорадочно пульсирующем сознании.

Королевские розы.

Прекрасные гугенотки.

Варфоломеевская ночь.

Большие озера.

Индейские атаки.

Разливы на Миссисипи.

Усадьба в стиле раннего классицизма.

Национальный парк роз.

И конечно же Безымянная Красавица, так и не обретшая имени…

Впрочем, осечки не случилось.

Племянница Брауна не промахнулась, в упор приговорив сама себя к высшей мере, не промахнулась в собственный висок.

Только раскроенный череп дернулся и обрызгал шизофреническими мозгами тома Британской энциклопедии.

Только скривились посиневшие губы с пирсингом.

Только помутнели от суицидной ненависти подведенные тушью глаза.

Только рука, так и не выпустившая пистолет, глухо ударилась о край столешницы.

Амуры, эроты и купидоны облегченно возобновили свое игривое и невесомое парение.

Но Глория Дюбуа ничего этого не видела, уткнувшись в потные и дрожащие ладони, среагировавшие на стресс.

Нос забило пороховой гарью.

И только звуки проникали в мерцающее сознание аспирантки, ошалевшей от библиотечного террора.

Стенания тревожной сирены.

Отчаянный звон разбитого стекла.

И чей-то истошный визг…

Чудом уцелевшая аспирантка ощутила на себе чужую кровь – пролитую незнакомцем, который без раздумий бросился навстречу смерти, погубив и себя, и грядущую любовь.

Мужчина, только что доказавший ценой собственной жизни, что достоин, достоин, вполне достоин женщины из рода Дюбуа, мужчина, с которым Глория так и не успела даже перемолвиться хотя бы парой слов, лежал ничком.

Несчастная аспирантка, осознав реальность и непоправимость произошедшей трагедии, потеряла сознание…

А в Париже ничего не подозревающая мать отдавалась очередному танцу.

Анфан Террибль собралась кружиться до упаду, до изнеможения, до полуночи.

Чтобы партнер забыл свои театральные откровения, чтобы приобщился к новому этапу своей жизни.

Хозяин «Розовой шкатулки», несмотря на поздний час, занял свое излюбленное место и принялся наблюдать за парой влюбленных, которые уступали ему в возрасте, но превосходили жаждой жизни.

Француз оценил по высшей шкале как голландца, так и американку.

Предаваться в такие годы регулярным танцам – это подвиг крепкого духа и не менее крепкого тела.

Прежде чем выйти в круг, Анфан Террибль одарила бармена щедрыми чаевыми, положила на стойку мобильник и строго наказала вальяжному парню с шейкером, по долгу службы исполнявшему и обязанности ди-джея, прервать танец, как только из Америки позвонит дочь, аспирантка Луизианского университета Глория Дюбуа.

– Глория Дюбуа… Луизианский университет… Аспирантка… Записал! Хорошенькая?

– Разумеется, – снисходительно откликнулась мать. – Одни голубые глаза чего стоят! Но вас это не должно волновать.

– Без сомнения. Непременно исполню вашу просьбу, мадам! – любезно откликнулся бармен, приникая к ноутбуку, на котором выискивал очередную мелодию, попутно следя за свежими новостями.

– А какую поставите музыку? – поинтересовалась она, прикидывая, чем бы сегодня поразить партнера.

Ди-джей загадочно улыбнулся:

– Мадам будет довольна.

Он принялся колдовать над пультом.

Анфан Террибль усмехнулась, вздернула груди, расправила плечи и плавной походкой удалилась, чтобы вверить себя объятиям поджидавшего на танцевальном круге председателя.

Внезапно зазвучавшая мелодия отозвалась в теле вспыхнувшим огнем.

Это же… «Кармен».

Руки автоматически приняли нужное положение.

Значит, пасодобль!

Ноги сами заняли исходную позицию.

Как давно я его не танцевала!

Но тело, подчиняясь мелодии, не нуждалось в помощи сознания.

Сама собой взметнулась к потолку левая рука, словно зажавшая в тонких пальцах, унизанных перстнями, край необъятной цветастой юбки.

В то же мгновение каблук четко и резко вонзился в пол.

И пошло, нарастая.

Голландский специалист по тюльпанам принял вызов.

Страстная дуэль началась.

Анфан Террибль мысленно повторяла свои завлекающие маневры.

Медленно отступать от партнера, развевая края юбки, как бы обещая неизъяснимое блаженство.

Так, именно так!

А теперь – внезапно метнуться в сторону.

Пусть тореро отреагирует, как требуется мужчине.