Миллионерша поневоле - Галина Владимировна Романова

– Ну и мечтал, тебе-то что? – Он нетерпеливо взглянул на часы. – Тебе-то что за беда, что я о ней мечтал? Вас тут знаешь сколько таких, о которых я мечтаю! И не я один причем!

– Тебе нельзя с ней связываться, Женя, ни в коем случае нельзя! – горячо и преданно зашептала Вера, заметив идущего к лифтам человека. – Она очень опасная женщина! Она погубит тебя! Поверь мне, я знаю, о чем говорю! Здесь не просто романтика, здесь криминал, Жень!

При слове «опасная», он едва не застонал от предвкушения. А вот Веркин «криминал» отрезвляющим разрядом прошелся по всему его телу.

– Чего, чего? Какой криминал, Вера? – Им пришлось ненадолго прервать беседу и дожидаться, пока не уедет в подоспевшем лифте один из сотрудников их управления культуры. Потом Евгений Евгеньевич снова повторил: – Ты чего мелешь, Веруня? Думаешь, я совсем дурак и куплюсь на твои дешевые сплетни?

– Это не сплетни. Я… Помнишь, я все расспрашивала тебя о ней? Ты мне еще тогда… – Она внезапно замолчала, выразительной жестикуляцией и мимикой напоминая ему о папке с личным делом Шустиковой, которую они вместе листали, развалясь голышом на черном шелке простыней. – Так вот, мой интерес был не просто интересом.

– А чем??? – Открытие, что Верка водила его за нос, неприятно поразило и насторожило его одновременно.

– За ней велось наблюдение, может, и сейчас ведется, не знаю. И этот человек наводил о ней справки. Досье, так сказать, собирал.

– Зачем?! – Внутри у Евгения Евгеньевича все мгновенно подобралось и желейно задрожало.

– А я знаю?! Этот мужик, что вокруг меня круги нарезал, думал, что я круглая дура, ничего не понимаю. Он как бы вскользь меня о ней расспрашивает и расспрашивает. Но я сразу поняла, что дело непросто. Он окучивал меня, чтобы разжиться информацией на Олькин счет.

– С какой стати?

Вера снова подошла к нему почти вплотную и, обдавая его щеку своим горячим дыханием, страстно зашептала:

– Она не нужна тебе, Женечка! Это опасная женщина! Поверь мне, я знаю, что говорю. С какой стати, например, ей давать повышение?! А?! Ты вот понимаешь что-нибудь?! И я нет, Женечка. А секретарша Любавского кое-что подслушала и рассказала мне по секрету, что…

И тут эта проклятущая стерва отпрянула от него и в один миг оказалась у окна, выходящего на парковочную площадку и помойку. Евгений Евгеньевич оглянулся, но никаких тревожащих факторов не обнаружил. По коридору никто не шел, лифт оставался неподвижен. С чего тогда скачет, как коза?!

– Вер, ты чего хотела мне сказать? – Евгений Евгеньевич даже подошел к ней и даже тронул ее за худощавое плечо, чего бы никогда не осмелился сделать прежде в таком месте. – Что тебе сказала по секрету секретарша Любавского? Говори!

Но Вера и ухом не повела. Свела руки под грудью, подчеркнуто приподняв ее повыше. Уставила немигающий взгляд в мусорные контейнеры и молчала.

– Вера! – почти умоляюще простонал Евгений Евгеньевич. – Я тебя прошу! Скажи мне! Ну!!! Ну… ну, хочешь, вечером встретимся, твою мать!

И вот тут она резко обернулась, почти ткнув его хрящеватым носом в щеку. Мазнула его по щеке сухими твердыми губами и снова тихо прошептала (что за моду выбрала шушукаться по углам, право слово!):

– Хочу, Женечка! Еще как хочу!!! До вечера, дорогой…

И пошла, стерва такая, не добавив к триумфальной речи своей ни единого слова. Правда, перед тем как выйти в коридор, она задержалась у дверного проема. Обернулась, глянула на него исподлобья зовущим, скотски призывным взглядом, каким всегда смотрела перед тем, как… и обронила:

– На все вопросы, милый, отвечу вечером. Но тебе придется постараться, чтобы я была разговорчивой.

– Уж постараюсь, – процедил, бледнея, Евгений Евгеньевич. – Будь уверена, постараюсь.

Вера ушла. Евгений Евгеньевич загрузился в лифт, ткнул подрагивающим пальцем в нужную кнопку и поехал наверх.

Что за дерьмо??? Что она несла, эта глупая баба? Ольга и криминал? Это чушь! Этого быть просто не может! Она от одного его присутствия дрожит всем телом, как осиновый лист, кой черт ее в криминал потянет? Нет, Верка просто от ревности с катушек спрыгнула, вот и молола черт-те что. Ну да ничего. Сегодня вечером он оторвется с ней по полной программе. Как она это сказала только что? Ему нужно будет постараться? Уж постарается, будь уверена, дура! Визжать будешь и просить о пощаде. Но он будет непреклонен. А с Ольгой все же пока придется коней попридержать. Кто его знает, что там и как…

Ольга летела в отделение милиции, не разбирая дороги. Пару раз ее «Ока» ухнулась колесами в глубокие выбоины, норовя оставить в этих ямах обе шаровые, но все вроде бы обошлось. Машинка снова выпрыгивала и, взметая фонтаны грязной снеговой воды, снова мчала ее на встречу со стражами порядка.

Она отчаянно трусила. Ее пугала как сама встреча, так и новости, которыми ее могли там попотчевать. Не поднимало настроения и то, что вернувшийся от большого начальства Евгений Евгеньевич сделался вдруг на удивление озабоченным и, кажется, даже с опаской несколько раз посмотрел в ее сторону.

Чего ему, спрашивается, ее опасаться? Неужели Владик постарался? Этого еще не хватало! Еще не хватало ей рекламы подобного рода! Он ведь мог!.. Запросто мог вызвать к себе на ковер ее непосредственного начальничка и без обиняков потребовать от Жеки полного уважения к ее персоне. Если вчера днем тот все нос от нее воротил, а потом разразился пафосной тирадой на тему «да воздастся всем по их заслугам…», то сегодня все было по-другому. Сегодня Евгений Евгеньевич вел себя с ней настороженно, что ли…

Ну, да бог с ними со всеми. Ей сейчас не до того. Ей сейчас предстоит вести серьезный разговор с суровыми парнями, на которых она и надежды большие возлагала и побаивалась одновременно.

Объяснение в дежурной части прошло быстро и без задержки. Ее даже вызвались проводить до кабинета. Довели до добротной дубовой двери, выкрашенной под ольху, и, стукнув за нее трижды, оставили одну.

– Входите! – рявкнул кто-то грубо и неприветливо.

Ольга робко приоткрыла дверь сначала на десять сантиметров, потом чуть пошире и, протиснувшись в образовавшуюся щель, оказалась в кабинете.

Два окна без штор. Три стола. Четыре стула. Один посреди комнаты для нее, стало быть. Прямо напротив двери за одним из столов пожилой мужчина в свитере и джинсах пристально наблюдает за ней. У стены слева кто-то копошится, глубоко нырнув под стол. Ей не туда. Ей вот к этому мужчине, что смотрит на нее внимательно.

– Здрассти, – пробормотала Оля; сначала хотела произнести свое обычное «добрый день», потом передумала – не может он быть добрым, этот день, совсем не может. – Я Шустикова… Ольга Шустикова, мы вчера…

– Ага, добрый день, Ольга, проходите, – выдал скороговорку мужчина в свитере и джинсах. – Мы вас заждались. Присаживайтесь.