С тобой навеки - Хлоя Лиезе

снова растягиваясь на диване с дьявольской улыбкой на лице. — С чего бы у любителя боксёров-брифов в его скромной обители появились симпатичные трусики, мистер Самопровозглашённый Холостяк?

— Холостяк. Не монах, — в лучшей лжи содержится как можно больше правды.

Его улыбка делается шире.

— Ну, расскажи мне о них.

— Нет.

— Почему нет.

— Потому что это ерунда.

Его улыбка делается натянутой.

— Действительно ерунда? Или ты пытаешься убедить себя в том, что это ерунда? Это не сарказм. Я действительно спрашиваю.

Я не отвечаю ему, потому что если отвечу, но придётся признаться в том, в чём я не хочу признаваться: что с Руни это не ощущается как ерунда. Это ощущается как нечто… нечто, что я не могу осмыслить.

— Слушай, — Вигго вздыхает. — Ничего страшного, если это правда ерунда. Я знаю, что иногда перебарщиваю с лекциями по романтике, но это не всем нравится, и я это уважаю.

Я показываю на полку, которую Руни уронила и которую я с тех пор починил — аккуратная стопка любовных романов, расставленных в алфавитном порядке.

— Да что ты?

Он подходит к островку, отделяющему основное помещение от кухни и берёт свой чай.

— Моей целью было познакомить тебя с романтикой, а не бить ею тебя по голове. И я прошу прощения, если я слишком напирал. Как я и сказал, не все хотят романтики, и это нужно ценить, просто я не хочу, чтобы отказывал себе, если желание всё же присутствует.

Храп Оливера разносится по воздуху, служа знаком препинания в его заявлении.

Вигго спрашивает, чего я «желаю», хочу ли я романтики с кем-то, как будто ответить на этот вопрос должно быть легко, но для меня это не так. Я не знаю.

— О, — Вигго обхватывает кружку чая и подаётся вперёд. — Может, ты не уверен?

Жуткий телепат с его проклятыми словами о чувствах и любовными романами. Я давлю на крышку френч-пресса и представляю, что она сминает кое-какую деликатную часть его тела.

— Ты представляешь, как сминаешь мои яйца в порошок, да? — спрашивает он.

Я выгибаю бровь, но ничего не говорю. Это служит достаточным ответом.

Передёрнувшись, Вигго сматывается со своим чаем к обеденному столу, создавая между нами такую нужную дистанцию. Он отпивает глоток из кружки и вздрагивает.

— Бл*дь. Язык обжёг. Прежде чем ты продолжишь грезить наяву о моих пытках, напоминание — я лишь хочу, чтобы ты был счастлив.

— Ммм, — я наливаю себе кружку кофе, затем сажусь за противоположным концом стола. Сделав глоток, я закрываю глаза и представляю, что я один, что я мирно спал в своей постели и проснулся в отдохнувшей тишине, а не в этом аду, где щенки вторглись в мой дом.

Но даже в таких грёзах я не могу отыскать удовлетворение. Потому что та резкая, горькая ноющая боль снова пульсирует в моей грудной клетке.

Бл*дь. Думаю, я… скучаю по Руни?

Как? Как это возможно, если в последние несколько недель я едва виделся с ней? Как я могу скучать по той, от которой изо всех сил старался отстраниться? Я избегал всего, что заставит меня почувствовать себя ближе к ней, голодать по ней.

— Итак, — Вигго снова отпивает чаю, затем ставит кружку. — С разговором о романтике мы зашли в тупик. Давай сдадим назад. Расскажи мне о Персиковых Трусиках или о том, кто заставляет тебя выглядеть несчастным.

— Я всегда несчастен, — рявкаю я.

Вигго приподнимает брови и барабанит пальцами по столу.

— Океееей.

Я прячусь за своей кружкой кофе и позволяю молчанию воцариться между нами. Вигго ненавидит молчание.

Вздохнув, он отталкивается от стола и идёт к полке, на которой стоят все всученные им любовные романы. Взяв один, он листает страницы, затем захлопывает обратно.

— Почему ты их читаешь? — спрашивает он.

— Потому что ты вечно подкладываешь их мне в чемодан, когда я приезжаю домой с визитом?

Он бросает на меня невозмутимый взгляд.

— Аксель. Будь серьёзен.

— Я всегда серьёзен. Вы все подкалываете меня этим.

— Я не про такую серьёзность. Не про ворчливую серьёзность, а про искреннюю серьёзность. И да, я украдкой подсовываю их тебе в чемодан, но я же не заставлял тебя читать их. Ты мог бы использовать их для растопки, но ты прочёл хотя бы некоторые, судя по потрескавшимся корешкам. Почему?

Глядя в свой кофе, я наклоняю кружку из стороны в сторону, наблюдая, как тёмная жидкость скатывается по керамической поверхности.

— Потому что мне любопытно, наверное. Я не… против романтики. Просто я не уверен, что я для этого пригоден.

Вигго на мгновение делается нехарактерно тихим. Он опускается на стул поближе ко мне и мягко листает страницы книги, снова и снова.

— А после прочтения некоторых из этих книг? — спрашивает он. — Что ты думаешь?

— Не уверен. Я не говорю и не веду себя как люди в твоих книжках.

Вигго откладывает книгу.

— Никто так не делает. В этом и смысл. Некоторые сцены в исторических любовных романах чрезвычайно не близки нам — условия брака, одежда, сложный этикет, формальный язык — но тем не менее, именно это делает истории живыми и трогательными. Читать о людях, которые выглядят, живут и говорят настолько иначе по сравнению с нами, но точно так же борются с внутренними демонами и внешними силами, борются за любовь в отношениях с родственниками, друзьями и любимыми… это напоминает нам, что не только романтическая любовь, но и семейная, платоническая и жертвенная любовь универсальны, и романтика вне времени, и для любого найдётся своя история любви, если только человек этого захочет.

Как мне объяснить свою неуверенность в том, что такая романтическая любовь мне вообще доступна? Мне даже в отношениях с семьей так сложно перейти этот мост близости. Всю мою жизнь мне сложно было понимать людей, быть с ними близким, находиться в их присутствии продолжительное количество времени, ибо вскоре мне требуется уединение, чтобы дышать, тишина, чтобы думать, личное пространство, чтобы функционировать?

Как мне объяснить, что даже с моими любимыми людьми мне так сложно найти способ понятно выразить свою любовь, когда у меня слова застревают в горле, и я не хочу шума толпы или близости чьего-то тела рядом с моим? Что эта близость требует так много бл*дской работы, когда у меня как будто гораздо больше границ и чувствительности, чем у большинства, и временами кажется, что мои потребности вызывают у других такое ощущение, будто я держу их на расстоянии вытянутой руки?

Я не сомневаюсь в том, что способен любить — просто я понял, что выражаю любовь не тем языком,