СССР-2010 - Александр Афанасьев

– Готовы?

На меня навешали кучу оборудования – на пальцы, на голову, на грудь – чтобы дыхание контролировать, обруч такой. Садясь на стул, я попытался немного подвинуть его – и понял, что он тяжелее обычного стула. Значит, и стул непростой.

– Начнем. Итак, на все вопросы прошу отвечать только «да» или «нет». Для настройки оборудования прошу дать неправильный ответ. Перед вами карточка и карандаш. Напишите цифру от одного до десяти и положите карточку лицевой стороной вверх. Потом я буду спрашивать вас, какую цифру вы загадали, но вы не признавайтесь. Хорошо?

Я взял карточку, написал цифру ноль.

– Готово.

– Хорошо. Итак, вы загадали цифру один?

Я улыбнулся.

– У вас прокол в безопасности.

– Простите?

– Прокол в безопасности. Может статься так, что вам придется допрашивать настоящего шпиона. Этим карандашом он может вас убить.

Человек в белом халате, проводивший опрос, побледнел.

– Купите детские фломастеры. Знаете, такие в магазине продают. Без деревянной оболочки, они состоят только из пишущего материала и легко ломаются. Ими убить гораздо сложнее.

Опрашивающий сглотнул слюну.

– Давайте продолжим. Это была двойка?

– Нет.

– Молодец.

Янкель негромко хлопнул в ладоши. Янкель и начальник УКГБ по УАССР генерал Кружилин присутствовали в большой пустой аудитории и смотрели на происходящее через экран. Эта аудитория являлась частью учебного комплекса, в ней проводились занятия по психологии и некоторым другим дисциплинам.

– То есть?

– Он уже сбил настрой у опрашивающего. Теперь хозяин положения – он.

– Он ведет себя как враг?

– Он и должен вести себя как враг, – сказал Янкель, – его учил я. А я учу тому, что у разведчика не бывает друзей. И «своих» тоже нет.

– Ничего себе…

– Только потому те, кого я учу, возвращаются с холода живыми.

– И что, осечек не было? – ехидно поинтересовался Кружилин.

– Нет.

– Ваш псевдоним Александр Васнецов?

– Да.

– Вы служили в Прибалтике?

– Нет.

– В Афганистане?

– Да.

– Вы полковник советской армии?

– Нет.

– Вы офицер разведки?

– Да.

Легкие вопросы закончились быстро, начались вопросы посложнее.

– Вы знали Мохаммеда Юсефа?

– Да.

– Вы пытались спасти ему жизнь?

– Да.

– Вам удалось спасти жизнь Мохаммеду Юсефу?

– Нет.

– Вы убили Мохаммеда Юсефа?

– Нет.

– Вы видели, как умер Мохаммед Юсеф?

– Я видел его труп.

– Пожалуйста, да или нет.

– Нет.

– Вы привезли тело Мохаммеда Юсефа в СССР?

– Да.

– Вы взяли что-то с трупа Мохаммеда Юсефа?

– Нет.

– У вас есть что-то, что ранее принадлежало Мохаммеду Юсефу?

– Нет.

– Вы взяли какую-то вещь на том месте, где умер Мохаммед Юсеф?

– Нет.

– Вы видели, как кто-то из вашей группы взял какую-то вещь на том месте, где умер Мохаммед Юсеф?

– Нет.

– Вы говорите правду?

– Да…

Хлопнула дверь, в помещение так называемой второй аудитории вошли ученый, который проводил допрос, и куратор, осуществляющий оперативное обслуживание института, капитан госбезопасности Гальцев. Капитан Гальцев, помимо этого института, осуществлял оперативное обслуживание еще двух, получая зарплату по двум оперским ставкам. Подобное было запрещено, сейчас от того, что происходило, капитан нервничал и сильно потел. Когда на тебя обращает внимание начальство – это вообще плохо. Тут каждое лыко идет в строку, а начнут раскручивать – тут тебе и стенами, расписанными надписями «Кино» и «Алиса», ткнут, вспомнят, как на КВН были номера антисоветского содержания, начнут копать и раскопают, что половина осведомителей липовая, капитан сам за них отчеты пишет и деньги на оперрасходы в карман кладет. Всплывет и то, как он на конспиративной квартире «наказывает» в постели студенток, относительно которых из милиции приходят отношения. Какие отношения? Да все одни и те же – «проституция, приставание к иностранцам». В общем, все одно и то же, половина провинциальных оперов такие же грешки имеет, но раз заинтересовалось начальство – тут каждое лыко в строку будет. Вывозят носом в дерьме как нашкодившего котенка и вышибут из органов с такой сопроводиловкой, что ни одна тюрьма не примет, а то и в самом деле в Нижний Тагил лет на пять уедешь. Потому и нервничает Гальцев, не понимая, что всего его гешефты начальству сейчас до одного места.

– И?

– На все значимые для вас вопросы респондент ответил правду.

Кагэбэшники молча смотрели на ученого. У него не было такой высокой ступени допуска, какая требовалась, потому поступили по-другому. Техники настраивали аппаратуру, допрос проводил сотрудник КГБ. Все вопросы были пронумерованы, техники к ним доступа не имели – они всего лишь должны были сказать, правду ли говорил респондент в ответ на вопрос номер такой-то.

– Ошибка исключена?

– Абсолютно. Восемнадцать каналов, компьютерная расшифровка – этот аппарат существует только здесь, в Ижевске. Проходит испытания. Его нельзя обмануть.

– А если респондент не помнит правильного ответа? – спросил Янкель.

Ученый пожал плечами:

– Если не помнит, значит, не помнит.

– Что это значит? – спросил Кружилин.

– Видите ли, понятия «не помнит» для нас нет. Просто есть глубокая память, человек не осознает какие-то вещи. Это как в компьютере – есть жесткий диск, и есть оперативная память. По данным научных исследований, в повседневной жизни человек использует пять-семь процентов памяти, не более. Все остальное – это глубокая память, когда мы думаем, что не помним.

– А если… поработать с глубокой памятью?

Ученый улыбнулся:

– Это невозможно. Таких методик нет. Тот, кто откроет механизмы взаимодействия с глубокой памятью человека, получит без очереди Нобелевскую премию.

– Мира? – сострил Янкель.

– Любую, – серьезно ответил ученый, – мозг человека исследован меньше, чем наша вселенная, мы очень мало знаем о нем. Тот, кто откроет механизмы взаимодействия с глубокой памятью, получит возможность подсаживать в память человека чужие воспоминания. А отсюда рукой подать до создания человеко-роботов, людей, поведение которых запрограммировано.