В концертном исполнении - Николай Дежнев

— Ты ведь меня обманешь, Серпина! — Каждое произнесенное слово давалось Лукарию с трудом, разбитые губы кровоточили.

— Нет, Лука, на этот раз нет! Я знаю тебя — однажды вступив на этот путь, ты уже не свернешь. Это только слабые духом думают, что никогда не поздно выйти из игры, ты же прекрасно понимаешь — это невозможно. Дорогу вниз придется пройти до конца. У тебя нет выбора, даже светлый дух, обладающий твоими возможностями, не способен вырваться из силовых сетей преисподней. Ты слишком много всего натворил…

— И я вернусь на свое место в Департаменте Светлых сил?

— Обещаю!

— И вы ее не тронете? — Покачиваясь на неверных ногах, Лукарий шагнул вперед. Действительный тайный советник поджидал его, стоя у кресла, с улыбкой наблюдал за побежденным противником. Тяжело ступая, тот подошел, остановился напротив. Взгляд его был пуст и печален.

— Значит, по рукам? — Серпина не мог сдержать выплывшую на его круглое лицо довольную улыбку.

— И по рукам тоже! — Легким движением Лукарий отстранил протянутую ему для пожатия руку, коротко, без размаха ударил тайного советника в солнечное сплетение. Глаза сотрудника Службы тайных операций полезли из орбит. Согнувшись пополам, он начал хватать ртом воздух. Второй удар отправил подчиненного Черного кардинала в нокаут.

— Ну вот, совсем другое дело! — Лукарий обтер кровь с лица. — А то: «силы ада, силы ада»… В этом мире, старина, действуют совсем другие законы. Есть все-таки преимущества работы в человеческом облике!

Он посмотрел на лежавшее на полу тело и, все еще неверно держась на ногах, выступил из астрала.

— Если в формуле разделить переменные и вынести за скобки гравитационную постоянную, — шептал Сергей Сергеевич, прикусив от усердия язык, радуясь и одновременно негодуя на необходимость промежуточных преобразований, — а потом… — От возбуждения он грыз кончик карандаша. — А потом умножить обе части на скорость света в квадрате!..

Какое-то движение случилось у него за спиной, и, моментально раздражаясь, Телятников резко обернулся, с разом вспыхнувшей злобой посмотрел в сторону двери. Там, держась рукой за косяк, бледная как полотно, стояла Анна.

— Сережа, — сказала она еле слышно, — мне плохо!

— Как плохо? Почему плохо? — испугался Сергей Сергеевич. «Но ведь „плохо“ нельзя подставить в формулу из-за неправильной размерности!» — пронеслось в растревоженном, воспаленном мозгу доцента. Он хотел было уже сказать об этом жене, спросить, нет ли чего другого, более подходящего для замены переменных, но она вдруг отпустила косяк, шагнула в комнату и как подкошенная повалилась на застилавший пол ковер. Слабо понимая, что происходит, Телятников в полной растерянности поднялся из-за стола и широко раскрытыми глазами уставился на лежавшую в беспамятстве жену. Порыв ветра распахнул окно, белая занавеска тревожно и страшно взметнулась, повалив на пол вазу с давно уже засохшими цветами. Сергей Сергеевич испуганно обвел взглядом комнату. Ему вдруг показалось, что прямо из стены, морщась и припадая на одну ногу, вышел весь в крови и лохмотьях мужчина и, взяв Анну на руки, тут же исчез. Однако, странным образом, жена оставалась лежать на ковре, а сам он, Сергей Сергеевич, какой-то неведомой силой был возвращен на свое место за столом. Потом из угла комнаты выскочил на свет давешний его знакомец Шепетуха, но почему-то голый, поросший по серой коже редким, в зелень, волосом. Высоко подбрасывая колени и дрожа лапками, профессор приблизился к Анне, заглянул ей в лицо и вдруг, жутко заверещав, бросился назад.

— Скорую! — закричал пришедший в себя Телятников. — Ско… — Но звуки сами собой застряли у него в горле. Взявшийся неизвестно откуда врач уже хлопотал над Анной. То и дело хватаясь то за челюсть, то за живот, он в возбуждении ходил вокруг распростертого тела, отчаянно жестикулируя и ругаясь по-латыни. Глаза женщины закатились, дыхания не было, и только тоненькая ниточка пульса говорила о том, что где-то внутри тлеющей лучинкой теплилась жизнь. Семенивший за доктором Шепетуха норовил заглянуть ему через плечо и жалобно причитал:

— Померла! Как есть померла!

Сергей Сергеевич теперь видел, что никакой он не профессор, а, скорее всего, фельдшер или, что более вероятно, санитар. «Что-то у меня сегодня с головой!» — подумал Телятников, вставая и бочком приближаясь к телу жены. Отдельные фрагменты формулы все еще падали хлопьями с потолка, кружились в воздухе, не мешая, однако, ему наблюдать за действиями медперсонала. Тем временем врач скорой помощи выпрямился и, откинув назад длинные вьющиеся волосы, повернулся к Сергею Сергеевичу.

— Ну что, доцент, доигрался? — спросил он раздраженно, не отнимая ладони от изрядно посиневшей и распухшей челюсти. — Жену-то увели! У, лопух! — не сдерживая негодования, доктор толкнул несчастного Телятникова в грудь так, что тот отлетел к стене, после чего, повернувшись к санитару и выплюнув пару оказавшихся, по-видимому, лишними зубов, продолжал: — Упустил, мразь ушастая! Урою! Не видишь, что ли, дамочка в летаргическом сне! Ушли, оба ушли, теперь ищи их!..

Тяжело ступая, преследуемый суетившимся Шепетухой, врач покинул комнату через окно и на глазах потерявшего дар речи Телятникова растаял в тихом воздухе. Двойник профессора тоже начал было исчезать, но вдруг вернулся и показал Сергею Сергеевичу маленький костлявый кулак.

Приехавшая по вызову «скорая» нашла в квартире два тела, над которыми хлопотали весьма перепуганные сердобольные соседи…

Анна обернулась. Где-то далеко внизу, в оставленных ею времени и пространстве, она видела себя лежащей на полу своей квартиры рядом с Телятниковым. Какие-то незнакомые озабоченные люди в белых халатах разворачивали аппаратуру, готовили шприцы. Странным образом она не чувствовала ни жалости, ни грусти, а только неожиданную, вновь обретенную свободу, и уж во всяком случае ей совсем не хотелось возвращаться в покинутый ею мир. И все же жила в ней тоска, неизъяснимая, разрывающая душу тоска по той бессмысленной и горькой нелепице, что была ее жизнью. С необычайной быстротой неслась она по тому, что казалось ей бесконечным темным тоннелем. Кто-то окликал ее, звал вернуться, дико, истерично хохотал, она слышала обрывки чужих, бессмысленных и потому пугающих разговоров, и волнами, догоняя, накрывая с головой, накатывала на нее какофония звуков. Вой шакала смешивался с воплями гиены, и стоны экстаза сменялись криками терзаемых жертв.

— Лука! — позвала она в пустоту и сразу же ощутила где-то рядом его мощное, спокойное движение. — Что со мной? Я умерла?

— Не бойся! — Он был совсем близко. — Это тебя пугает астрал. Смерть прекрасна и свободна, она легка и милосердна, но то, что с тобой происходит, еще не смерть! Ты вернешься, ты еще вернешься в мир людей!

— А ты, ты вернешься?

Анна подняла голову, и вдруг разом все изменилось, и отстали пугавшие ее голоса, и сначала тихо, а потом все мощнее и торжественнее излилось на нее волшебное, дивное пение чистых и прекрасных голосов, и она плыла в его нежных струящихся звуках. И звезда… В бесконечной вышине, пронизывая все и вся, вспыхнула радостью, изумрудным светом далекая звезда!