Кадавры - Алексей Валерьевич Поляринов

седину и носить ее с гордостью. Ей нравилось, но она уже с ужасом предвкушала, что скажет мама, когда увидит.

Шагая за братом по раскаленной солнцем парковке, Даша заметила первые изменения: машины были битые, отремонтированные вручную, или китайские, каких в Европе не найти, а ведь прошло всего ничего, разве может мир измениться так быстро? Она вспомнила, как ее приятель, писавший книгу об истории Кубы, говорил, что изоляция страны лучше всего заметна на парковках и дорогах; именно это он и имел в виду. Даша шагала по раскаленному асфальту мимо старых автомобилей и чувствовала себя обманутой — впрочем, так ей и надо, сама себя обманула — она думала, что возвращение на родину спустя годы будет более — значительным? эпохальным? — но ничего подобного. Она просто прилетела, ее просто встретил подурневший и располневший брат, она села в машину — как будто не было всех этих сомнений, этой тоски по утраченному. По эту сторону границы мир почти не изменился, за вычетом авто на парковке все выглядело почти так же, как и в год, когда Даша улетала.

Россия была как будто законсервирована в собственном прошлом. То, что там, по ту сторону границы, казалось крахом, концом света, в России ощущалось как повседневность.

Она села в «Самурая» и пристегнула ремень.

Глава седьмая

Краснодар

До Краснодара добрались уже затемно, навстречу двигались пучки горящих фар, Даша ехала медленно, и другие авто, обгоняя, сигналили ей, недовольные, видимо, тем, что кто-то зачем-то соблюдает здесь скоростной режим. Матвей лежал на заднем сиденье, громко дышал, иногда скулил и канючил:

— Даш, прости ради бога. Я к утру оклемаюсь, правда, я не подведу тебя. Не подведу.

Впереди замаячил зеленый крест аптечной вывески, Даша купила еще три пачки обезбола и пластырей — с запасом.

— Ты до номера-то сам дойдешь?

— А мы приехали? — тихо спросил он. — Мы где вообще?

— В Краснодаре. Тут кадавр недалеко. Я схожу утром, поговорю с местными, потом вернусь и дальше двинем.

Краснодар встретил их блэкаутом, город давно страдал от перебоев электричества, и в темноте казалось, что улицы мертвы. Редкие окна светились тусклым, дрожащим оранжевым светом. «Почти Ярнам», — подумала Даша.

Ближайшая гостиница выглядела сомнительно — это был бывший Дом культуры, обитый бледно-голубым сайдингом. Внутри гремел дизельный генератор, и лампы в пыльных абажурах помаргивали в ритм его дребезжанию. На стенах блестели остатки советских мозаик, одну из них, стоя на стремянке, закрашивал белой краской похожий на цаплю долговязый маляр. В фойе на потолке помимо огромной люстры виднелся впечатляющих размеров барельеф с изображением пятиконечной звезды, колосков пшеницы, красных флагов и идущих в атаку со штыками наперевес красноармейцев. Барельеф выглядел не очень надежно, весь в трещинах, облупленный по краям, и когда они вошли, Даша старалась встать так, чтоб в случае чего красноармейцы не свалились ей на голову. Она звякнула колокольчиком на столе, маляр ловко спрыгнул с лестницы и подошел. Отложил кисть на край стола, вытер заляпанные краской руки о штанины, снял бейсболку, пригладил сальные волосы и спросил, чем может помочь. Все в нем было тонким, хрупким, от запястий до голоса — совсем еще юноша. Похоже, он был тут за всех — консьерж, маляр, реставратор. Даша сняла две комнаты, заполнила формы. Уже собиралась уходить, но вернулась и спросила, часто ли у них останавливаются туристы, парень пожал плечами: случается и такое.

Даша помогла Матвею добраться до комнаты, открыла ему дверь. Он свалился на кровать, замычал от боли. Даша расстегнула рюкзак, достала аптечку.

— Перевернись на живот, подними майку.

— Чего?

— Я тебе пластырь приклею. Полегче станет.

— Откуда у тебя пластырь?

— У меня всегда с собой. Я всю жизнь спиной мучаюсь, але.

В своем номере Даша первым делом проверила матрас — опять дешевая поролоновая дрянь. День был долгий и нервный, Матвею сейчас больнее, но и ее поясница, мягко скажем, далека от идеала. Даша встала перед зеркалом, кое-как наклеила несколько лечебных пластырей вдоль позвоночника, выпила таблетку нурофена, расстелила на полу коврик и улеглась. Стало полегче.

Что ж, еще одна ночь на полу, что поделать. А еще: нас теперь двое калек с травмой спины, кто оборудование будет таскать?

Стены были тонкие, как картон, она слышала, как за одной из них то и дело всхлипывает от боли Матвей. Окно в номере она открыла — плевать на комаров, хочется воздуха.

Ночь была тихая, лишь иногда тишину прерывал шум проезжающих машин — свет фар геометрически полз по потолку и стене. То и дело она слышала, как под окном — номер был на втором этаже — проходили люди. Шаги приближались и удалялись. Медленный ритм шагов успокаивал, и она задремала. Ей снились комнаты с портретами детей на стенах. Лица на портретах были разные, но она точно знала, что это один человек, кто-то смутно знакомый, хотя и не могла вспомнить, кто именно. Когда во сне она пыталась сфокусироваться на портретах — лица размазывало по холсту. Из сна Дашу вырвала смутная тревога, она открыла глаза и сперва не поняла, что именно не так. Под окнами кто-то шмыгнул носом, и до нее дошло — шаги затихли. Пока спала, она слышала шаги, кто-то шел по улице, и звук приближался, а затем затих — шаги не удалялись. У нее под окном прямо сейчас стоит… кто-то.

Даша поднялась с коврика, осторожно подошла к окну, отдернула штору и выглянула, посмотрела вниз. Фонари на улице не горели, и разобрать что-то было непросто, но на секунду ей показалось, будто на тротуаре действительно кто-то есть, стоит, вскинув голову, смотрит прямо на ее окно — только лица не разобрать, лица как будто и нет. Из-за угла появилась машина, желтый свет ее фар прокатился по стене, и стало ясно — тротуар пуст, никого нет.

Даша захлопнула старое окно и задернула штору. Пару секунд постояла неподвижно, прислушиваясь к тишине, и пошла в ванную. Включила свет и, щурясь от моргающей из-за перепадов напряжения лампочки, посмотрела в зеркало. Заметила странное — на подбородке была ссадина. Она