Ты, я и Гийом - Диана Машкова

А так – у меня все замечательно (только бы не сглазить!). Наслаждаюсь Катенькиным обществом, за неделю я ужасно по ней соскучилась. Она столькому научилась за это время, что я не перестаю удивляться, – вчера первый раз сама надела ботиночки, сама ест ложкой, сама залезает в кроватку и ложится спать, ну и куча других «сама».

Ты пишешь, что я понравилась твоей маме, – мне это очень приятно. Вообще-то, если рассуждать логически, мне должно быть безразлично, что она обо мне подумает, а все как раз наоборот. Я испытываю щенячий восторг от мысли, что произвела на нее неплохое впечатление.

Ну ладно, нам пора собираться на улицу. Может, потом еще напишу что-нибудь умное. Хотя с умными мыслями, которые могли бы возникнуть на прогулке, у меня совсем плохо: наш «моцион» похож больше на бег с препятствиями – Катя считает своим долгом перекататься на всех качелях в парке, залезть на все горки, поболтаться на всех турниках и поиграть по очереди игрушками всех детей, мирно сидящих в песочнице. А я, соответственно, ношусь за ней: катаю, поддерживаю, ловлю, разнимаю. В итоге остается только одно желание – спать, а ощущение такое, будто пришлось пробежать километров десять, да еще и под палящим солнцем. И вообще, дома я почему-то все время хочу спать. С тобой действительно высыпалась часов за шесть, а дальше просто жалко было тратить на это время. Причем энергии хоть отбавляй!

Ну, все. Целую. Безумно по тебе скучаю. Яна».

Так мы и продолжили переписку – тихонечко напевая друг другу дифирамбы и делясь событиями-идеями-делами. Слава богу, у обоих хватило ума не возобновлять изложения в письмах эротических грез, и жить стало намного легче. Теперь можно было сосредоточиться на окружающем мире, не пропадая постоянно в собственных мечтах.

Через месяц Артем снова уехал в Англию, а я старалась уделять больше времени Катерине – и так уже было стыдно перед дочерью за свое постоянно-периодическое отсутствие. А по остаточному принципу занималась делами аспирантуры: в конце мая мне предстоял кандидатский экзамен по специальности. Нужно было перечитать море книг, поднять университетские лекции, вспомнить, что там и как происходило в западном искусстве минувших столетий. И, как всегда в моменты, когда на меня накатывало творческое возбуждение, я мечтала о том, чтобы никогда не возвращаться к обыденности – остаться бы в мире литературы, в этой невероятной вселенной, на познание которой не хватит человеческой жизни.

Даже переписка с Артемом временно потускнела и свелась к коротеньким сообщениям на тему: «Как я провел день». Не то чтобы я не думала о нем, просто на письменное изложение своих мыслей времени и энтузиазма уже не хватало. Все нюансы вроде выяснили, эротических игр понапридумывали столько, что до конца жизни хватит, – еще и десятой доли из написанного не успели опробовать на практике – и общение перестало носить лихорадочно-болезненный характер. Мне-то уж, во всяком случае, было самое время поостыть. Особенно если учесть тот факт, что в планах Артема постепенно более или менее явно начало обозначаться намерение работать за границей. А Кембридж – не Москва. Как я смогу к нему летать и потом возвращаться восвояси к семье, которую он так по-мещански боялся «разрушить»? На подобные подвиги у меня не было ни денег, ни моральных сил. Пора было прислушаться к голосу разума и подготовиться к завершению наших встреч. В любую минуту. От меня здесь уже вряд ли что-то зависит.

Наконец день экзамена настал. Я нервничала, переживала, боялась все перепутать и забыть. Но, как выяснилось, нервы пришлось потрепать только во время подготовки ответа. И еще когда стало ясно, что один из членов комиссии (замученный жизнью старый профессор) забыл явиться, преспокойно отбыв в какую-то командировку. Вопрос был в итоге улажен, экзамен успешно сдан. Слушали меня вполуха, а дополнительные вопросы были, мягко говоря, незатейливыми. Одним словом, никакого пристрастия и кровопролития – напротив, я почувствовала, каким добрым может быть отношение к поистрепанной жизнью аспирантке третьего года обучения.

Настроение после экзамена было, как и оценка, отличным. Хотелось встретиться с кем-нибудь, поболтать, посидеть в кафе, напиться, в конце концов. Но, как всегда, не было ни времени, ни денег, ни подходящей компании. И я поехала домой – делиться своей радостью с компьютером, то есть писать Артему длинный и подробный отчет о проделанной работе. А кто еще станет меня слушать?

Ответил он сразу, но коротеньким и повседневным посланием, какими мы и обменивались в последнее время. Я не обратила внимания на слишком сухой тон и написала еще.

Несколько дней продолжалась «игра в одни ворота» – после экзамена никаких особенно срочных дел у меня не наблюдалось, и я просиживала у компьютера все свободное время, подробно расписывая свои чувства и любовную тоску. Много ли женщине надо? Я сама себя накрутила до предела, забыв об обещании быть разумной, не поддаваться неподконтрольному всплеску чувств и оставаться довольной тем, что сегодня дарует мне жизнь. Артем аккуратно отвечал ничего не значащими фразами до тех пор, пока я не вышла из себя и не разразилась гневным письмом. Кажется, со мной случился очередной чувственный кризис: как ни старалась я устоять на позиции разума, эмоции взяли верх. Я уже и забыла о том, что в последнюю встречу мы все прояснили, что мне не стоит питать иллюзий и надежд – Артем не готов принадлежать мне целиком и безраздельно. Да что там! Он даже не готов был владеть, целиком и безраздельно, мной. Мне казалось, что это гадко и несправедливо.

«Оскар Уайльд, – писала я, – чертовски верно сказал: «Все, что делаешь, надо делать в полную меру». Иначе и смысла никакого нет. Хочешь ты этого или нет, но моя любовь к тебе и есть та самая «полная мера». И только теперь, с огромным опозданием, я поняла, что для тебя ее слишком много, что тебя она тяготит. А я прекрасно знаю, что пытаться дать человеку слишком много – все равно, что дать ему не то. Мне уже приходилось столкнуться в жизни с тем, что я обрушиваю на мужчину такое количество любви, что он не в состоянии ее переварить и тем более – тем же ответить. Печально, но все это я уже проходила. Я только хочу, чтобы ты знал: тот человек, который любит до самозабвения, до безумия, оставляет в душе самый яркий и чувственный след.

Прочти воспоминания всех этих дамочек, которых любил Гийом Аполлинер: на старости лет они только и могли, что гордиться его чувствами. Лишь благодаря любви поэта они оставили в истории заметный след. А при жизни, вот парадокс, ни одна из них не была в состоянии должным образом на его любовь ответить. Им не хватало свободы, недоставало душевного богатства, в них не было любви.

Пойми ты меня: нельзя отказываться от дара богов, нельзя стоять на моральных принципах, словно на пьедестале, и уповать только на будущее.

Не подумай, что я собралась тебя шантажировать или пугать, – вовсе нет. Я пытаюсь только объяснить, что не могу существовать в состоянии «полумер». Задумайся, пожалуйста, над тем, что происходит.

Целую тебя. Люблю невероятно. Яна».

Не знаю, какие именно мысли возникли у Артема после этого моего письма, но он сразу же стал настаивать на том, чтобы я приехала к нему в июне. Мы должны были разобраться во всем, что происходит.