Пока еще здесь - Лара Вапняр

– Хорошо, а как быть с законом Димы Яковлева? Мы – американцы, значит, мы не можем усыновить ребенка из России.

Закон был назван по имени мальчика, который погиб, забытый в машине американскими приемными родителями. Путинское правительство приняло в 2012 году закон, запрещающий американским гражданам усыновлять детей из России. Мерзкий, лицемерный закон. Он предполагал наказать американцев, но на самом деле отнимал у российских сирот надежду на нормальное будущее. Услышав о нем впервые, Регина пришла в ярость. Теперь она испытала чуть ли не благодарность.

– Я уже подумала про этот закон, – ответила тетя Маша. – Есть способ его обойти. У тебя же еще нет американского гражданства?

– У меня грин-карта.

– Да, но у тебя по-прежнему есть российский паспорт?

– Есть, – неохотно признала Регина.

– Ну вот! Не могут же они отказать российской гражданке! Особенно тебе, раз ты можешь дать большую взятку. Я даже знаю кому. И никто не будет знать, что ты заберешь ребенка в Америку.

Регина взглянула на Настю, которая сидела на корточках в песочнице и сосредоточенно строила горку. Она попыталась представить Настю в их лофте в Трайбеке. Им пришлось бы переделать гостевую комнату в детскую. Купить мебель, одежду, игрушки. Ей пришлось бы научиться заботиться о ребенке. На эту тему есть специальные книги. Есть люди, которые могут помочь. Боб знает, как заботиться о ребенке. Вика с Сергеем знают. Настя отправится в школу. Сходит к врачам. Наверняка она глубоко травмирована – взять хоть эту могилу в песочнице, – но на это есть детские психологи. Все эти мелкие практические вопросы были решаемы. Но оставалось кое-что, делавшее всю эту историю неосуществимой.

Регина могла представить, что заботится о Насте, и даже довольно неплохо, но она совершенно не могла представить, что любит ее. Родительская любовь была для нее самым безумным, самым непостижимым из человеческих чувств. Ты должен любить кого-то слепо, безоговорочно, невзирая ни на что. Вот, к примеру, Вика с Сергеем – они будто соревнуются за звание худшего родителя (оба безалаберные, слишком снисходительные, вспыльчивые, зацикленные на себе), и все же оба души не чают в сыне. Или мать с этой шваброй за спиной, безумными попытками контролировать ее личную жизнь, отчаянной битвой за то, чтобы удержать Регину подле себя. Пусть даже полная ошибок и заблуждений, но это настоящая любовь.

– Не думаю, что я способна любить ребенка, – сказала Регина. – Я это давно про себя знаю. Во мне нет этого ресурса. А ребенок заслуживает полной бескомпромиссной любви.

Тети Машино лицо смягчилось. Она погладила Регину по руке, точно как до этого гладила бродячую собаку.

– А ты посмотри на это с другой стороны, Регина. Предположим, ты забираешь Настю и не любишь ее, как любила бы мать. Ты все равно заботишься о ней, просто не так уж любишь. Она будет в порядке, даже если чуть недолюбленная. А теперь сравни такую жизнь с судьбой человека, приговоренного провести годы в российском государственном детдоме.

Тут, как нарочно, Настя улыбнулась и помахала им совочком.

– Послушай, – сказала тетя Маша как могла мягко. – Тебе не надо решать прямо сейчас. Подумай об этом, поговори с мужем. Проведи с Настей какое-то время, попробуй, присмотрись. Мы ей ничего не скажем, пока ты не решишь.

Регина онемела от ужаса. Она почувствовала себя в отлично подстроенной западне. В ужасной, липкой, удушающей западне. Если она откажется, до конца дней будет жить со страшным чувством вины. Не совершив ничего дурного, она все равно будет нести это бремя вины. А если согласится… Но она не может согласиться! Не может! А поскольку единственный импульс человека, попавшего в западню, попытаться бежать, Регина так и сделала.

– Я не могу! Ты не можешь так со мной поступать. Это нечестно! – крикнула она и так резко вскочила со скамейки, что собака подпрыгнула от страха.

– Маша, что случилось? – спросила напуганная Настя из своей песочницы.

– Пойдем, – сказала тетя Маша. – Регине надо в аэропорт.

Они вернулись в квартиру. На этот раз за руку Настю вела тетя Маша. Регина быстро покидала в сумку вещи и подхватила мамин чемодан.

– До свидания, – сказала Настя. – Приходи еще.

Регина наклонилась поцеловать ее в макушку, и Настина косичка коснулась ее щеки.

– До свидания, Настя, – сказала она. – До свидания, тетя Маша.

Тетя Маша молча кивнула.

– Подожди, – вспомнила Настя. – Пуговицы забыла.

– Оставь их себе. Я хочу, чтобы они были у тебя.

Настя улыбнулась счастливой, но немного смущенной улыбкой, как будто ее незаслуженно одарили сокровищем.

Сорок минут ушло на поиски такси, и, сев наконец в машину, Регина попросила ехать прямо в Шереметьево. Она решила оставшиеся часы провести в аэропорту. У нее больше не было ни малейшего желания гулять по городу. Регина опустилась в блестящее кожаное кресло бизнес-лаунжа, уставясь в телевизор, но толком не вникая в происходящее на экране. Позвонила Бобу, и когда он ответил, от его голоса, такого родного и доброго, у нее перехватило дыхание, и она не сразу смогла заговорить.

– Детка, что такое? Что случилось? Детка, ты в порядке? – все спрашивал он.

Ей понадобилось несколько минут, чтобы взять себя в руки и найти нужные слова.

– Все хорошо, – наконец выговорила она. – Просто я очень хочу домой.

Когда Эрику было шесть месяцев, Вика ударила его по лицу.

Это произошло, когда она меняла ему памперс. Вика положила Эрика на кровать – у нее не было пеленального столика. Они только два года как перебрались в Америку, и Сергей целыми днями учился, поэтому они не могли себе позволить ничего из тех восхитительных детских штучек, которыми дразнили Вику витрины магазинов, каталоги, журналы и кино. Порой она замирала перед очередным младенческим наборчиком в викторианских кружевах или каким-нибудь хайтековым креслом-качелями с семью разными способами раскачивания, с песенками, голосами животных и всякими подсветками, и невольно задумывалась, до чего же иначе переживают материнство женщины, которые могут себе позволить купить ребенку все, что им заблагорассудится. И для младенцев все тоже иначе. Неужели ее Эрик теперь обречен на несчастливую жизнь потому, что она не смогла обеспечить его пеленальным столиком или наборчиком с кружевами?

Вика подложила Эрику под попу полиэтиленовый пакет, расстегнула комбинезончик, задрав так высоко, что штанины торчали у него из-за плеч, как ангельские крылья, и расстегнула памперс. После родов у нее начала болеть спина, и наклоняться вниз стало мукой, поэтому Вика навострилась менять подгузники с рекордной быстротой. Отворачиваемся, вдыхаем поглубже, задерживаем дыхание, расстегиваем памперс, приподнимаем ножки ребенка (как чудесно, что обе щиколотки помещаются в одну руку!), снимаем грязный памперс, выбрасываем в ведро. Салфетка, другая, третья – их тоже в ведро. Ведро закрыть. Дышим! Дышим, но не останавливаемся. Никогда не останавливаемся, меняя памперсы, особенно если это мальчик, иначе могут обдать все лицо. Ни на секунду не сбавляем темп, пока новый памперс надежно не застегнут. Иногда Вика даже находила удовольствие в этом процессе, испытывая гордость и изумление от того, как споро и эффективно у нее все получается.