Луна, луна, скройся! - Лилит Михайловна Мазикина

приложенным, чтобы надеть штаны. И его, и мои руки трясутся, поэтому передача чашки чем-то напоминает процесс вытаскивания мягкой игрушки из игрового автомата. Наконец, Кристо обхватывает тонкими длинными пальцами пузатые фарфоровые бока и осторожно делает первый глоток.

Надо бы повторить охоту через два месяца. Конечно, в ней не будет большого практического смысла, но мне хочется его поскорее обучить. И вернуть. Всё-таки, когда стоишь так близко от другого «волка», не по себе и мне не нравится мысль держать его у себя дома годами.

Я возвращаюсь на кухню, к своей порции кофе, и на время впадаю в блаженное полутрансовое состояние. Здесь и сейчас — можно.

За моей спиной слышны шаги — кузен накопил силы для посещения туалета. Я усмехаюсь. С этого начинается утро у всех нормальных людей — но не у нас.

Придя в себя, я набираю номер Батори.

— Доброе утро, Лили, — приветствует меня его голос.

— Мне надо с вами поговорить.

— Ну и тон у вас! Мы опять успели поссориться за моё отсутствие?

— Я серьёзно. Мне надо с вами поговорить.

— Говорите.

— Лицом к лицу.

— Лили, прямо сейчас я нахожусь во Львове и уехать пока не имею возможности. Дела, знаете ли.

— Когда вы возвращаетесь?

— Во вторник.

— Я вас встречу.

— Отлично. Поезд приходит в восемнадцать пятнадцать. Не забудьте букет ирисов и большой плакат с моим именем. Пусть люди за меня порадуются.

Я в раздражении выключаю телефон. Моего плеча касается рука, и я рявкаю:

— Что?

Кристо отступает на шаг. Он держит газету:

— Я хотел показать…

Выражение его глаз мне очень не нравится. Потому что я не представляю, что должно быть написано в новостях, чтобы человек так испугался. Я беру в руки газету — это свежий, утренний номер. С листа, с цветной фотографии, на меня смотрит молодая женщина с характерным серебряным отливом светлых волос. И тут же, рядом — снимок её изуродованного тела. Сломана в двух местах рука… порвано горло.

Заголовок утверждает: «Маньяк травит блондинок собаками».

И я точно знаю — эти собаки ходят на двух ногах и питаются кровью. Потому что ни одна живая собака не нападёт на «волка», и редкая — вообще приблизится.

Кто-то открыл сезон охоты.

Я всегда считала, что «волки» — по крайней мере взрослые — умирают только во время охоты на упырей. На моей памяти так и было. У меня было два шапочно знакомых «волка» — наткнулись друг на друга в интернете — и они мне трижды сообщали о смерти каких-то их знакомых. Всегда это происходило от неудачи на охоте и воспринималось, как должное. Но упомянутые в статье обстоятельства гибели «волчиц» говорили, нет, кричали: кто-то выслеживает девчонок, калечит и убивает их. Одним и тем же способом: разрывая удлинёнными клыками горло. Скорее всего, охота на «волчиц» ведётся группой — ни одна из девушек не умерла, например, в постели. А в бодрствующем состоянии любая бы сопротивлялась изо всех сил и хоть какая-нибудь да сбежала бы.

Сбежала бы — и что? Как бы мы узнали о спасшихся? А они — как бы дали весть своим об опасности?

Я кидаюсь к компьютеру. Минуты, пока он загружается, пока я подключаюсь к интернету, кажутся мне вечностью. Я открываю страницу социальной сети и набиваю сообщение одному из «волков». Потом другому. Надеюсь, у них достаточно широкий круг знакомых.

Пересматриваю статью. Все шестеро убиты в течение двух последних недель. Две — в Пшемысле, ещё три — в пригородах, одна — во Львове. Вчера.

Мне одной такие совпадения кажутся подозрительными?

Я хватаю телефон и снова набираю номер Батори. Гудки. Торопливый голос:

— Лили, я не могу говорить.

— Я еду во Львов.

— Что?!

— Еду во Львов.

— Не вздумайте. Не сейчас!

— Сегодня же.

— Лили, я серьёзно! Это опасно.

— Мне надо с вами поговорить. И это срочно.

― Лили… а, эрдёг![14]

Связь обрывается.

— Лиляна, — пальцы Кристо невесомо касаются моего рукава. — Не надо во Львов. Я думаю, вообще не надо… выходить пока.

— А что тогда надо? Сидеть и помирать от голода и страха?

— Почему — от голода? У тебя же есть друзья. Попроси их покупать еду. У тебя нога вывихнута, они поймут.

— Нет уж. Один раз я отсиделась, на всю жизнь хватило.

Телефон в моих руках вздрагивает и дребезжит. Батори.

— Лили, немедленно уходите из апартмана! Без промедления!

— Что?

— Почитайте утренние газеты.

— Я читала.

― Тогда подумайте! Ваше видео посмотрела половина Империи, ваша природа очевидна, ваше имя известно. Как скоро догадаются достать информацию о месте вашего жительства? Я бы ещё неделю назад… эрдёг…

В трубке что-то шуршит.

— Батори?

— Лили, немедленно уходите с квартиры. Не появляйтесь в гумлагере, у знакомых из гумлагеря, в парке, у родственников. И пока я не приеду — возле моего дома тоже.

― Куда же я пойду?

Связь снова обрывается.

Кристо смотрит тревожно.

— Оденься, собери сумку. Возьми колбасу, ммм… капсулы, оружие, документы, еду. Давай.

Я выключаю коммуникатор: его придётся оставить дома. Тот, кто догадается посмотреть, где я снимаю хатку, сообразит и отыскать мой номер, а там нетрудно и меня саму отследить. Лихорадочно одеваюсь. Деньги… не заказать ли билеты через интернет? А, чёрт, какой может быть Львов — без телефона мне Батори не найти. И вообще лучше сейчас нигде своим именем не мелькать. И лицом — тоже.

Идёт охота на волков. Идёт охота.

Глава V. Наглядная агитация

Не раз и не два мне снилось: я ухожу подвалами, крышами, чёрными проулками, крысиными тропами, спешу и всё никак не могу оторваться от преследователей, невидимых, но от того не менее грозных, пугающих. Я просачиваюсь в щели, обдирая одежду, выпрыгиваю в окна, забиваюсь в заброшенные, готовые рухнуть дома и ночую в трухлявых шкафах. Но в этих снах я всегда была одна, а теперь со мной «волчонок», и потому страшнее в два раза: я боюсь и за него, и за то, что он где-то не сообразит, чего-то не сумеет, утянет, задержит. Хотя и нет пока причин бояться — мы просто петляем проулками и дворами в старых кварталах, пока ещё без цели и без плана.

Я подумывала поехать на дальнобойщиках в Кутна Гору, но Кристо тихо и твёрдо сказал:

— Туда не надо. Точно не сейчас.

— Почему?

— Не надо. Потом расскажу.