Нам здесь жить - Валерий Елманов

Вдобавок ему припомнилось и странное карточное пророчество насчет наследства. А может, подразумевалось… Додумать он не успел — его по плечу кто-то бесцеремонно похлопал. Петр оглянулся. Глаза стоящей позади литвинки были злющими-презлющими. Она мрачно указала пальцем на лежащего испанца и красноречиво чиркнула ребром ладони по своей шее. Сангре недовольно крякнул. К этому моменту он уже пришел к твердому решению — помимо воина Вальтера сохранить жизнь и крестоносцу, так, на всякий случай, а тут нате-здрасьте.

— Мадам, — буркнул он. — Кровожадность — штука неплохая, но в меру. Я понимаю глубину вашего негодования, но…

Договорить он не успел — возле уха коротко свистнуло и длинная стрела с черным оперением впилась в дуб на уровне его глаз.

— Вот те раз, — растерянно протянул Петр и оглянулся. — А сейчас будет два и три, — прокомментировал он, глядя, как сразу пять невесть откуда взявшихся лучников взяли его под прицел.

И толку, что они по виду явно не крестоносцы. Погибнуть от рук своих или почти своих — все ж таки совсем недавно выступал на их стороне — еще обиднее. А главное, ничего не объяснишь. Навряд ли литовцы, одержав победу, напяливают на себя трофейные плащи рыцарей.

— М-да-а, чи гепнусь я, дрючком пропертый, чи мимо прошпандорит вин? — задумчиво протянул Петр, прикидывая свои шансы увернуться от стрел, и поморщился.

Расклад получался неутешительным: пятьдесят на пятьдесят или, если в вольном переводе: «А хрен ее знает, как удача улыбнется». Оставалось продолжать изображать статую командора и надеяться, что сразу не пристрелят, а начнут расспрашивать и недоразумение быстро прояснится. Но не сидеть же сиднем, дожидаясь их решения.

Петр осторожно потянул завязку белого плаща с черным крестом и легонько шевельнул плечом, отчего тот медленно сполз с его плеч, наглядно демонстрируя, что кроме этого одеяния на нем ничего рыцарского не имеется. Холода он от волнения не почувствовал. Да и до мороза ли тут, когда самой жизни осталось на пару минут или того меньше.

Враждебное молчание продолжалось, и он, скосив глаза на жрицу, стоящую подле, негромко, одними губами произнес:

— Слышь, красавица, ты бы замолвила за меня пару ласковых, а то твоего спасителя от чудовищ грохнут ни за понюшку табака. Ну? Чего молчишь, снежная королева?

Разумеется, та его не поняла, но, повернувшись к воинам, что-то властно выкрикнула, указывая вначале на старика, затем на мальчишку, а потом на трупы, разбросанные по всей поляне. Что она говорила — бог весть, но сидящий вполоборота к ним Петр увидел, как луки опустились, хотя пальцы новоявленных стрелков продолжали крепко держать наложенные на тетивы стрелы.

— Фу-у, — облегченно выдохнул он. — И на том, как говорится, наше вам огромное человеческое спасибо.

А чуть погодя с помощью Яцко, приставленного к друзьям угрюмым командиром отряда литвинов по имени Сударг в качестве переводчика, удалось окончательно разобраться в картине происшедшего. Курносый Яцко, довольно-таки бойко переводивший с литовского на русский и обратно, и сам по национальности оказался русским, в смысле славянином, как он сказал, из рода дреговичей. Он-то вкратце и поведал обоим (Улан вышел на полянку чуть погодя, застав вполне мирную обстановку), что Петр сделал огромное дело, сумев спасти святилище Мильды от окончательного поругания, а ее жрецов, хотя и не всех, от неминуемой смерти.

Заодно он просветил, кто такая Мильда (выяснилось, что она — богиня любви) и кем были уцелевшие мильдувники-жрецы. Оказывается, спасенная Петром и Уланом статная женщина по имени Римгайла имела весьма высокий титул верховной вайделотки, то бишь служительницы-жрицы этой богини. Остальные, символизирующие разные возраста любви, считались ее помощниками. Одно жаль, друзья немного запоздали с помощью, ибо двое из них — девушка и мужчина средних лет — погибли.

Коснулся Яцко и географии этих мест. Разумеется, настолько, насколько был сам с нею знаком, но Петру и подошедшему к тому времени из глуби леса Улану хватило и этих обрывочных сведений. Получалось, если бы не их встреча, они сами вскоре пересекли бы литовские владения, ибо отсюда было не столь далеко до Немана, а за ним по левобережью реки в этих местах простиралась территория Тевтонского ордена. Наверное, именно потому крестоносцы и позволили себе столь нахальный набег.

Поначалу все шло хорошо. Трофеев никто не оспаривал — кто убил врагов, тому и принадлежат их доспехи.

— Пусть твой холоп хоть сейчас забирает всю добычу, коя твоя по праву, — перевел Яцко надменную речь жрицы.

— Он не холоп, а мой побратим, — возмутился Петр и, поймав ее недоверчивый взгляд, хотел пояснить, как и кто на самом деле выручил ее и остальных, но зашипел от боли. Это Улан невозмутимо наступил ему каблуком берца на ногу и прошипел еле слышно:

— Оставайся сам в спасителях. Так лучше.

Почему лучше — спрашивать было некогда, тем более почти сразу пришлось выкручиваться, поясняя, каким образом ему удалось умертвить двух врагов и тяжело ранить почти всех остальных. Фантазия пришла на помощь и Петр на скорую руку сплел загадочную историю о чудодейственном заговоре. Дескать, он давным-давно научился ему в далеких жарких странах и стоит его прочесть, как любая палка превращается в посох, мечущий громы и молнии.

Помог и Улан, стоящий за спиной и вовремя подсказавший про бога Индру, которому служил человек, якобы поделившийся с Сангре секретом заговора. Творчески развив ее, Петр намекнул, что Индра приходится сродни их Перкунасу, поскольку оба являются богами молний и грома. А чтобы не возникло лишних вопросов, он решил сработать на опережение и пояснил об ограниченном по времени сроке действия заговора. В качестве доказательства он небрежно отбросил от себя кривой посох и сокрушенно развел руками, красноречиво давая понять, что чудодейственная сила в нем иссякла.

Однако не прошло и десяти минут, как у спасенных и спасителей появились первые разногласия. Касались они дальнейшей судьбы пока еще живых врагов. У Сударга оказалось не только угрюмое лицо, но и безжалостное сердце. Пройдясь по поляне, он без колебаний всадил свой здоровенный меч в грудь одного из воинов, как ему показалось подававшему признаки жизни, а подойдя к дубу, недвусмысленно уставился на крестоносца-испанца и сидящего на корточках подле него Вальтера.

— Эй, эй, полегче на поворотах, — возмутился Сангре. — Между прочим, как говорил Шер-хан, это моя добыча.

Сударг поморщился и выдал лаконичный ответ.

— Он говорит, что это не добыча, — послушно перевел Яцко. — Это падаль.

— Спорный вопрос, но возражать не стану. Главное, что оная падаль тоже является моей собственностью.

Увы, но Сударга поддержала и Римгайла. Несмотря на служение весьма миролюбивой богине, вайделотка категорично потребовала немедленно принести их в жертву за святотатство и, не дожидаясь согласия Петра, принялась властно распоряжаться. Прибывшие с Сударгом воины торопливо забегали по поляне и вскоре посреди ее выросла солидная куча хвороста.