Я люблю тебя, прощай - Синтия Роджерсон

У нее изо рта вырывается облачко пара. Я задыхаюсь. Она притягивает меня к себе.

– Аня?

Мой шепот:

– Да.

Его губы пахнут миндалем. Какая нестерпимая сладость – прижиматься губами к его губам, ощущать их вкус. Никогда не приестся.

Только посмотрите – она сама тянется к моей руке.

Ни разговоров, ни мыслей. Ритмичные движения, вверх, вниз, губы, руки.

Звуки без слов.

Слова на чужом языке.

Какой он горячий и крепкий. Горячий, крепкий.

Какая она влажная, словно влажный бархат.

Его губы, жадный язык.

Я поворачиваю ее на бок, она вздыхает.

Он берет меня сзади, ладони у меня на груди.

Поначалу осторожно, потом – нет.

Где я?

Кто я?

Я приглушенно вздыхаю – все – и блаженно поворачиваюсь на бок. Малыш возится внутри, пару раз кувыркается, не знает, что сейчас глубокая ночь, вообще не знает ни про дни, ни про ночи. Йен похрапывает, переворачивается, обхватывает меня рукой. О боже.

Мы погружаемся в тайные сны.

Кто бы подумал, что в таком месте можно хоть что-то сохранить в тайне? А ведь можно. И даже без особого труда, потому как здешний люд не обращает внимания на то, что не касается его собственной жизни. Альпин здесь уже целых три недели, а Гарри с Сэмом – ни сном ни духом. Все собиралась им сказать, да как-то удобного момента не выпадало. А сказать я хотела примерно следующее: «Я тут нашим порассказала про свое новое жилье, и, представляете, кто прикатит на праздник? Томми, Джеймс из Лотиана и мама с папой. Альпин с Сарой, по-моему, тоже собирались нагрянуть».

Потом думала, что скажу так: «Кошмар! Сара и Альпин не на шутку поцапались. Она там просто вне себя. Просила приютить Альпина на какое-то время, пока сама не поостынет, а то того гляди прибьет его. Он прихватил свой ноутбук, так что будет сидеть в гостиной да работать. Хорошо, что там диван раскладывается, правда?»

Я даже собиралась позвать Гарри куда-нибудь выпить, побаловать.

Однако ни то ни другое сказано не было, потому что… да просто не было, и все тут. Лили на работе я сказала, но больше – ни одной живой душе. Дел по горло, своих парней я вижу не часто, а теперь уж и поздно что-то говорить.

Встреча на вокзале была дьявольски романтична. Вокзалы просто созданы для любовных историй, верно?

Мглистый, стылый день. Туман даже на платформе. Альпин, странное дело, выглядел лучше, чем мне запомнился. Похудел, но ведь семья развалилась. Постарел, но, по-моему, мужчинам это даже идет. На фиг мне надо, чтоб он, глядя на меня, думал: зачем мне эта старуха? Тем утром я переодевалась, наверное, раз сто. В конце концов остановилась на платье, которое купила себе на сорокалетие. Впрочем, и в нем вид у меня был тошнотворный, я даже думала, что Альпин вскочит в ближайший поезд – и поминай как звали. Я еще не говорила, что я страхолюдина? По молодости была, конечно, ничего, но годы разжаловали меня в уродину. Очень некстати, при моем-то взбесившемся либидо.

Я первая увидела его. Как он высматривает меня. Лицо такое встревоженное. А как узнал меня, так весь и вспыхнул, точно мальчишка. Обожаю этого парня, провалиться мне на этом месте! Все тревоги, все сомнения и страхи, что любовь прошла, – все ломаного гроша не стоило. Достаточно было увидеть его.

Этот мужчина создан для меня. Подумать только, я могла дожить до конца своих дней, не ведая ни о чем подобном! А все благодаря счастливой случайности – одному нечаянному поцелую в темноте. Будь я потрезвее, прицелься он потщательней – и тот поцелуй остался бы рядовым прощальным поцелуйчиком, я по-прежнему жила бы в Лейте, с Гарри и со всем остальным. Злая и дерганая.

В ту первую ночь мы почти не спали. Конечно, много пили. Говорили обо всем, кроме его жены. Я чувствую себя виноватой перед Сарой. Страшно виноватой. Даже думать не хочется, в каком она сейчас аду. Хоть бы он сказал про нее какую-нибудь гадость, чтобы мне по-другому ее себе представлять. И не жалеть. Всякий раз, как звонит телефон, у меня сердце обрывается, думаю, что это она.

Но я ведь никогда не могу держать язык за зубами. Особенно как подзаправлюсь. Часа эдак в три ночи я выпаливаю:

– Ты не жалеешь?

– Жалею. Влюбиться в тебя – серьезное неудобство.

– Ты бы ушел от нее, если бы она тебя не поймала за руку?

– Наверное, нет. Но я рад, что все так вышло.

– А я, знаешь, была уверена, что увидишь ты меня и разочаруешься.

– Почему это?

– Почему? Ты что, ненормальный? Причин – воз и маленькая тележка. Я же чокнутая. Подсказка, если ты сам не догадался.

– Ничего не поделаешь.

– И у меня растяжки. И пузо. И морщины.

– Ну да. Видел.

– А еще я переживала, что не узнаю тебя. И что мои чувства к тебе остыли.

– Вот дурочка.

– И послужной список у меня не блестящий. В смысле взаимоотношений.

– Ужас!

– Нет, правда. Не умею я ладить с людьми. Я тебя честно предупреждаю, Альпин, я далеко не подарок.

– Дай-ка я тебе кое-что скажу про тебя.

– Что?

– Сегодня на вокзале ты выглядела прелестно. Ты очаровательная женщина.

– Правда? Спасибо.

– И не в меру озабоченная.

– Ты так думаешь? – озабоченно переспрашиваю я.

– А еще ты одинокая. Мне всегда казалось, что ты бесконечно одинокая.

Просто нет слов. Он это заметил, и я чувствую себя голой. А я ведь и так в чем мать родила.

Потом он зевает и спрашивает:

– Может, поспим, дорогая? А? Ну вот и умница.

Такова моя новая жизнь – тревожная и счастливая. Тревожно счастливая. Я будто везучий пехотинец – мчусь вприпрыжку по минному полю и каждый раз умудряюсь каким-то чудом приземлиться в нужное место. На душе у меня легко и – только послушайте! – я сама себе нравлюсь. Я целую вечность ни на кого не ворчала.

– Такое чувство, будто ты меня спас, – шепчу я Альпину.

Мы валяемся на диване. Точнее, он печатает на ноутбуке, а я лежу, прижавшись к нему. Ранний вечер. Альпин собирается приготовить на ужин карри. Гарри никогда ничего не стряпал. Я не то чтобы сравниваю, но – не стряпал.

– Да-да, – бормочет Альпин, не отрываясь от клавиатуры, – совершенно верно.

Но вдруг, сама не знаю почему, я вспоминаю про Сэма. Я так скучаю по нему, что даже поцелуям Альпина не заглушить этой буквально физической боли – вот здесь, в горле, и здесь, в животе.