Стратагемы заговорщика - Тимофей Щербинин

виден лишь тонкий изгиб его лука! Тогда Царь-камень? Но где пятна? Диск легонько пошевелился, и снова в голове далёким эхом зазвучал древний напев. Может, он сходит с ума и видит призраков, как Аюка? Неужели он стал избранником Дракона лишь для того, чтобы просить подаяния, понемногу теряя человеческий облик?

Знаток церемоний рухнул на колени перед алтарным зеркалом и запел гимн Дракона, пытаясь изгнать навязчивый шёпот, но тот вплетался между строк как тонкая паутина, связывая воедино три времени и три мира, прошения жителей десяти сторон света, дрожащий свет лампад и биение крыльев мотылька, стрекот цикад и мелодию каменных флейт. Не было ни жизни, ни смерти, ни прошлого, ни будущего, только единое, тягучее и янтарно-жёлтое, и в этом едином он висел как муха в янтаре, не в силах пошевелиться, глядя на смутный силуэт человека с луной у плеча. Он был скован цепью причин и следствий, и этот человек был звеном цепи, потянув за которое можно было добраться до другого звена, и так до самого замка. Он был скован, спаян с единым, но человек сам тянулся к нему сквозь призрачную грань, отделявшую единое от иного. Человек сам был скован, связан чужой волей — предыдущим звеном, жёстким, упрямым и скользким, плохо подходящим для дела. И оба человека-звена были связаны с луной — частичкой единого, погружённой в иное. Его частичкой, коль скоро он был спаян с единым. Он потянулся, давя на единое. Янтарная тяжесть вяло сопротивлялась, одновременно желая поглотить его и отторгнуть, но давление было велико, и часть его просочилась сквозь барьер, вливаясь в светящийся шар за плечом человека. Шар слышал звуки, ловил знакомые образы, которые он уже встречал в памяти других людей-звеньев, и он вспомнил, каким его видят люди.

Была ночь, полная влаги и стрекота цикад, мерцали огоньки перед янтарной преградой, из-за которой на Тукуура глядел сияющим взором Лазурный Дракон.

"Встань", — в его голосе было отцовское тепло, мудрость наставника и величие, недоступное смертным.

Неземной восторг затопил сознание знатока церемоний сияющей волной, разрушая страх и сомнения.

— Укреплённый Тобой, встану и приму свою судьбу, — прошептал он, поднимаясь с колен.

"Ты одинок, но я вижу тебя. Ты растерян, но я направлю тебя. Ты связан, но я освобожу тебя. И когда придёт время, уже ты поможешь мне обрести свободу"

Слёзы радости заволокли взгляд Тукуура, и подобно этим слезам полились из его сердца слова молитв, выученных и сочинённых. Юный шаман пел не замечая течения времени, пока яркий диск Феникса, на этот раз — настоящей, не заглянул под арку алтарного павильона. Видение исчезло, в серебряном зеркале отражался лишь тёмный силуэт растрёпанного человека без шляпы. Но этот человек в рваном кафтане теперь был шаманом не только по имени.

Набрав полную грудь холодного ночного воздуха, Айсин Тукуур повернулся спиной к алтарному зеркалу и вышел из павильона. Далеко над океаном снова собирались густые сизые тучи, но над головой чиновника мерцали мириады созвездий, среди которых ярко выделялся треугольник Врат верхнего мира. Его нижняя вершина указывала на северо-восток, где на границе шаманского и ремесленного кварталов стояло скромное жилище семьи Айсин. Приняв это за благое знамение, знаток церемоний начал спускаться с алтарного холма.

Дом встретил его открытыми воротами и тёмными окнами. В ветвях садовых деревьев стрекотали цикады и шуршали ночные зверьки. Знаток церемоний прошёл по выложенной разноцветной галькой тропинке и поднялся на крыльцо. Входная дверь легонько поскрипывала на ветру. Медленно, чтобы не потревожить родных, юный шаман открыл дверь пошире и протиснулся в гостиную. Болотный огонь Дамдина влетел следом, покрыв пол паутиной изломанных теней. В комнатах царила нежилая тишина. Не слышно было ни шуршания циновок, ни размеренного дыхания спящих. Тревога пронзила сердце Тукуура, но следом нахлынула память. Побег Иланы, бой в порту, запах пороха и ружейной смазки. Голос старшего факельщика. "Пусть женщины и дети укроются в Святилище!" Добдобы в их доме, прощальный взгляд матери, туман и мрачная комната в подземелье старого форта. "Я взываю к Вашему сыновнему долгу…" Почему Дамдин призывал Тукуура на баррикады, если он и так пришёл за этим?

"Ты растерян, но я направлю тебя", — сказал Дракон. "Когда и куда?" — мысленно ответил ему шаман. — "Когда и куда?".

Отец ещё не вернулся с ходовых испытаний, а мать со слугами, вероятно, решили переждать ночь за крепкими стенами Святилища. Завтра он обязательно отыщет и успокоит их. Вернее, уже сегодня. Небо понемногу серело, и Тукуур с удивлением понял, что молился почти всю ночь. Странно, но он совсем не чувствовал изнуряющей усталости — обычной спутницы бессонных ночей. Его тело было даже слишком бодрым для человека, страдающего от контузии. Только до сих пор ныла левая рука. Знаток церемоний закатал рукав, но не увидел ничего кроме участка покрасневшей кожи, ровным кольцом опоясывавшей руку чуть ниже плечевого сустава. Полоска была горячей на ощупь, как будто Тукуур обгорел на солнце.

Пожав плечами, шаман вышел во внутренний дворик, где стояла цистерна для сбора дождевой воды. Набрав полный ушат, он развёл в воде немного мыльного порошка и сбросил кафтан, собираясь смыть с себя городскую пыль и грязь подземелий. Что-то коснулось его груди, спокойное и ободряющее как взгляд отца. Опустив взгляд, Тукуур с удивлением увидел незнакомый амулет на тонкой серебряной цепочке. В глубине полупрозрачного тёмно-синего камня в такт его сердцу пульсировала серебряная звёздочка. Коснувшись чешуйки рукой, он ощутил как мысли растворяются в безмолвной глубине ночного неба. Умолкло даже странное пение, которое преследовало знатока церемоний с тех пор… Каких? Тукуур покачал головой и позволил этому вопросу исчезнуть в непостижимой глубине камня-чешуйки. "Пусть подаривший мне священную реликвию Дракона ощутит это блаженство, умноженное во сто крат, в этом мире и в Верхнем!" — горячо попросил у неба шаман и погрузился в воду.

Парадный кафтан требовал стирки и починки, и Тукууру пришлось надеть ученическое платье. Подумав, он повесил чешуйку на грудь поверх одежды, надел чиновничью шляпу и отправился обратно в Святилище. Дамдинов светильник летел за ним по пятам как воздушный змей на короткой верёвке.

Добдобы у ворот странно покосились на молодого шамана и его болотный огонь, но пропустили их внутрь без вопросов. Башни и беседки храмового парка отбрасывали длинные тени, с деревьев срывались капли росы. По дорожкам уже сновали младшие служители, разжигая лампадки в малых алтарях, сметая со статуй сухие листья, протирая памятные таблички. Около павильона Небесного Присутствия выстроилась очередь мирян-просителей, которых тревоги минувшего дня подняли на ноги в этот предрассветный час.

— Прошу