Московские каникулы - Андрей Ирмович Кузнецов

Сама, сама! Ты вырастила работящую дочь, не тунеядку какую-нибудь.

Г а л и н а  П е т р о в н а. Знаю. И тем не менее ты мне не нравишься сегодня.

Ж е н я. Плохо причесана?

Г а л и н а  П е т р о в н а. Слишком суетишься. Нервничаешь?

Ж е н я. А ты не нервничала в день выпускного бала?

Г а л и н а  П е т р о в н а. Нервничала. Вернее, волновалась. Но по-другому.

Ж е н я (помолчав). Ты слишком проницательна, моя милая родительница…

Г а л и н а  П е т р о в н а. С людьми работаю. (Пауза.) Уж не поссорились ли вы с Борисом?

Ж е н я. Что ты! (Взглянув на часы.) Сейчас явится как штык! (Прислушиваясь.) Это ты оркестр раздобыла?

Г а л и н а  П е т р о в н а. Я.

Ж е н я. Старье играет…

Г а л и н а  П е т р о в н а (улыбаясь). Ничего не попишешь, голубчик, оркестр-то министерский…

Ж е н я. И что б они без тебя там делали, в родительском комитете?..

Г а л и н а  П е т р о в н а. Увы, незаменимых людей нет. Ведь трудно было даже представить комитет комсомола — и без тебя. А вот выбрали Стекольникову — и ничего, действует. Справляется?

Ж е н я. По каждому вопросу ко мне бегает, В будущем году хлебнет горюшка.

Г а л и н а  П е т р о в н а. Освоится — потянет. (Пауза.) Как отнеслись ребята к твоей медали?

Ж е н я (настороженно). А как они должны были отнестись?

Г а л и н а  П е т р о в н а. Ну, в некотором роде сюрприз все-таки…

Ж е н я. К сюрпризу отнеслись по-разному. Хотя «по-разному» — это только Костя Бережной.

Г а л и н а  П е т р о в н а. Да, он тебя не любит…

Ж е н я. Нежно сказано. Ненавидит меня лютой ненавистью. Аж заходится. Наговорил мне сегодня кучу гадостей. Показалось мало — еще ребятам чего-то наплел…

Г а л и н а  П е т р о в н а. А ребята что?

Ж е н я. Косте на остальных наплевать, он для Борьки старался. Ну а Боренька у нас мальчик впечатлительный, легко поддается чужому красноречию. Расстроился. Потом, конечно, каялся.

Г а л и н а  П е т р о в н а. Да, этот Бережной… Вот уж кто действительно нигилист. Его мать снова на гастролях?

Ж е н я. Родительница, ты преувеличиваешь влияние предков на наше мировоззрение и на наш характер. Если Костя такой противный, то вовсе не из-за матери. И я так необыкновенно хороша не только в силу твоих выдающихся качеств и достоинств.

Г а л и н а  П е т р о в н а. Язвишь? Но я-то ведь ничем еще перед тобой не провинилась?

Ж е н я. Кто знает…

Г а л и н а  П е т р о в н а (сухо). Потрудись объяснить эту многозначительную интонацию.

Ж е н я. Могу. Ты вот председатель родительского комитета. И вообще деятель.

Г а л и н а  П е т р о в н а. Что же из этого следует?

Ж е н я. Моя медаль — не твоих рук дело?

Г а л и н а  П е т р о в н а. Как прикажешь тебя понимать?

Ж е н я. Не говорила ты Петру Тихоновичу — это, мол, их упущение, что я без медали осталась? Что если б меня не загружали так общественной работой, то я училась бы не хуже Тимура Калитина.

Г а л и н а  П е т р о в н а. Ах, вот оно что… Ты считаешь меня способной на вымогательство?

Ж е н я. Ну, может, не впрямую говорила, намеком… Ты умеешь.

Г а л и н а  П е т р о в н а. Не знаю, что умею я, а вот ты оскорбить и обидеть уже вполне умеешь!

Ж е н я. Значит, не говорила?

Г а л и н а  П е т р о в н а. Не только не говорила сама, но даже всячески уклонялась от разговора, когда Ангелина Арсентьевна начинала или пыталась его начать.

Ж е н я. Она пыталась?

Г а л и н а  П е т р о в н а. Несколько раз. Причем в очень похожих формулировках. Каялась — чувствует-де себя виноватой, что не могла ни в чем без тебя обойтись, перегружала тебя по общественной линии. И что только из-за этого ты осталась без медали. (Помолчав.) Чуть не осталась.

Ж е н я. Вот именно. Чуть.

Г а л и н а  П е т р о в н а. Ты русский пересдала без поблажек?

Ж е н я. Попробуй словчи у Петра Тихоновича!

Г а л и н а  П е т р о в н а. А контрольная по алгебре?..

Ж е н я (холодно). Мне ее не показывали.

Г а л и н а  П е т р о в н а. Ты думаешь, Ангелина…

Ж е н я. Ничего я не думаю! Не Ангелина, комиссия контрольную пересмотрела!

Г а л и н а  П е т р о в н а. Тогда выкинь все это из головы! В школе я никому ничего не говорила, а тебе могу сказать. Уж кто из вашего выпуска и заслуживает медали, так это ты! Если б не твоя загрузка школьными делами, ты всегда училась бы на одни пятерки! В конце концов, я могла б тебе репетитора по алгебре взять. Деньги были.

Ж е н я. А время?

Г а л и н а  П е т р о в н а. Я об этом и толкую. Так что не предавайся сомнениям или угрызениям совести, если они у тебя появятся! А на клеветнические домыслы Кости Бережного плюнь! И запомни, дочка: хочешь, чтоб тебе верили люди, — верь себе сама. Безоговорочно!

Ж е н я. Я-то себе верю…

Г а л и н а  П е т р о в н а. Имеешь для этого все основания! У тебя всегда была репутация без пятнышка и впредь такой будет. Учти, это очень важно для твоего будущего. Я первая не допустила бы никаких махинаций, они потом себе дороже обходятся.

Пауза.

(С улыбкой.) Как это у вас говорят — усекла?

Ж е н я. Вполне. Умеешь убеждать.

Г а л и н а  П е т р о в н а. Не я, правда убеждает.

Звонок в прихожей.

Ж е н я. Борька! (Выбегает.)

Пауза. Возвращается Женя, пропуская в комнату  В е р у  И г н а т ь е в н у.

В е р а  И г н а т ь е в н а. Вечер добрый.

Г а л и н а  П е т р о в н а. Заходи, Вера Игнатьевна.

В е р а  И г н а т ь е в н а. Говорят, ты была у нас сегодня?

Г а л и н а  П е т р о в н а. Забегала.

В е р а  И г н а т ь е в н а. А я даже из кухни не выглянула. Пироги затеяла.

Ж е н я. Вы извините, Вера Игнатьевна, мне еще надо платье выгладить…

В е р а  И г н а т ь е в н а. Ты иди, иди… Борис тоже все что-то наглаживает, мне не доверяет.

Женя выходит. Пауза.

Г а л и н а  П е т р о в н а. Сядем?

В е р а  И г н а т ь е в н а. Я ненадолго…

Садятся.

Твой-то дома?

Г а л и н а  П е т р о в н а (махнув рукой). Авралит… Полугодовая программа как-никак. Домой только ночевать является.

В е р а  И г н а т ь е в н а. А я моего завтра к обеду жду… Только завтра, может, уже поздно будет…

Г а л и н а  П е т р о в н а. Что — поздно?

В е р а  И г н а т ь е в н а. Я с тобой о Борисе посоветоваться пришла. Ведь сегодня они свои аттестаты получат, а завтра уж подавать их побегут!

Г а л и н а  П е т р о в н а (улыбаясь). Побегут. Я сама, помнится, утром чуть свет побежала. Думала — чем раньше подать, тем скорей примут.

В е р а  И г н а т ь е в н а. Ну не лежит у меня душа к институту этому! Что хочешь со мной делай — не лежит!

Г а л и н а  П е т р о в н а. Лишь бы у Бори лежала.

В е р а  И г н а т ь е в н а. Думаешь, он до него своим умом дошел? Да он бы сам и не посягнул никогда, все Женечка! Ей туда и верно дорога прямая. Как говорится, большому кораблю — большое плаванье. А Борька мой…

Г а л и н а  П е т р о в н а. Чего ты его унижать вздумала?

В е р а  И г н а т ь е в н а. Ты моих старших знаешь. Крепко на ногах стоят и дело свое делают не хуже других. А Борька… Одно слово — младший. И баловала его больше других…

Г а л и н а  П е т р о в н а. Однако не избаловала же.

В е р а  И г н а т ь е в н а. Бог миловал. Я не к тому. Хоть и любимец он мой, а переоценки я к нему не допускаю. Ну посуди сама, куда ему в этот, в дипломатический?

Г а л и н а  П е т р о в н а. А ты знаешь, Игнатьевна, недооценка — она хуже переоценки, особенно в их возрасте. И, честно говоря, я не вижу оснований для тревоги за Бориса. У него