Так произошло - Russain Reversal

места, что Гира счел наиболее подходящим для переговоров, Гира кивнул своим подчиненным,- Стойте здесь.

Джонатан повторил действия Гиры, кивнув своим агентам — после чего вошел в комнату вслед за Гирой, закрыв за собой дверь.

— Я смотрю, ты избавился от своей трости… — не став переходить сразу же к серьезному и неприятному разговору, Га указал на деталь в облике Джонатана.

— Вернул ее домой,- Джонатан произнес медленно, после чего замолчал — диалог между двумя друзьями умер в своем зародыше, повиснув неприятной липкой и тягучей атмосферой в воздухе.

— Я думаю, нам обоим лучше сесть… — Джонатан произнес через силу спустя несколько секунд, после чего кивнул на стоящий рядом с кофейным столиком диван. Гира в ответ на это только кивнул, прежде чем переместиться на мягкий диван — впрочем, вместо того, чтобы расслабиться, только наклонившись вперед, опершись напряженно на собственные колени.

Неприятная тишина, разогнанная на мгновение, вернулась с новой силой в момент, когда Джонатан оказался напротив Гиры, глядя в глаза тому — два друга, выжидающие момент, когда один из них скажет то, что каждый из них ожидал…

Секунда, вторая, третья… Оглушающая тишина, давящая на уши, заставила Джонатана открыть рот и, облизнув пересохшие губы, сказать то, что он был должен,- Я пришел сюда с целью оказать давление на тебя, Гира.

Гира не отреагировал на эти слова, и до того прекрасно зная обо всем, что ожидалось в текущих условиях и в текущий момент от их разговора, позволив Джонатану продолжить говорить медленно, через силу,- Я… Ты понимаешь, меня, не так ли, Гира? Я просто пытаюсь делать то, что должен — помогать жителям Гленн, защищать их интересы, вести их к новому завтра, что будет светлее, чем вчера…

Гира не отреагировал на эти слова — в конце концов он тоже был согласен с ними. Понимал, что Джонатан в текущей ситуации не был монстром, исходящим из неизвестной моральной парадигмы, или безумным злодеем, желающим принести боль и страдание людям…

И Джонатан замолчал спустя мгновение после произнесения этих слов, прежде чем медленно прикрыть глаза.

Что важнее знать, что есть цель — или идти к этой цели?

— Я… Я никогда не хотел этого,- Джонатан поднял взгляд на Гиру, не сумев выдавить из себя даже самой слабой улыбки,- Действительно, не хотел…

На эти слова Гира только чуть кивнул, признавая правоту Джонатана — прекрасно отдавая себе отчет, что Джонатан не врал в этот момент… Но это только делало эту ситуацию только хуже.

Вновь тишина нависла в комнате переговоров, прежде чем через силу Джонатан произнес вновь медленно,- И до сих пор не хочу.

Гира поднял взгляд на Джонатана — в любых иных условиях его лицо можно было бы назвать непроницаемым… Но не в этих. Прямо сейчас в глазах Гиры, казалось, отражались все годы его прожитой жизни, его семья, народ Менажери, история поколений фавнов…

Джонатан прикрыл глаза, после чего произнес, без утайки,- Я раздумывал над тем, чтобы угрожать твоей семье.

Оба политика прекрасно знали об этом — понимали без слов, что Джонатан всерьез раздумывал над этим — и вместе с тем если бы это ни было сказано — то будто бы Гира и Джонатан могли бы делать вид, что этого не было. Все также продолжить общаться, будто бы все это было просто придумкой, привидившися миражем… Даже если бы каждый знал внутри, в глубине своей души, что это было не так.

Однако Джонатан произнес ожидаемые слова, словно бы дал форму самым страшным и отвратительным мыслям и страх двух политиков. После подобных слов ожидаемо было бы увидеть на лице Гиры гнев, обиду, или даже страх и опаску…

Однако Гира лишь чуть-чуть наклонил голову, немного печально глядя вниз, будто бы признавая правдивость подобных слов, показывая свое понимание — и все же не осуждая Джонатана за эти слова… Что лишь заставило Джонатана прикрыть глаза в ответ, прежде чем открыть их вновь, глядя на Гиру.

— Я не планировал всерьез делать этого,- Джонатан произнес правду и исключительно правду — не в попытке обелить себя, а лишь решив рассказать — честно — обо всем, что касалось самого Гиры… И Джонатана.

— Просто решил, что ты сломаешься — отступишь, если угрожать твоей семье,- Джонатан произнес медленно, заставив Гиру прикрыть свои глаза. Внутренне Гира сам знал, задолго до слов Джонатана, что будут включать в себя эти угрозы… Как знал и то, каков будет его ответ на те. Знал, но не хотел признавать.

Установившаяся тишина была удушающей. Отвратительной. И вместе с тем… Облегчающей, пожалуй. Словно бы гной, текущий из открытой старой раны — отвратительная картина, заставляющая разум протестовать и желудочные соки подниматься вверх по горлу, и вместе с тем — приносящая облегчение пациенту… Сколь бы отвратительным ни был подобный метод.

Джонатан остановился в своих словах на мгновение, позволяя осознанию осесть в воздухе, переведя взгляд на Гиру, прочь от того — к окну, показывающему ночное небо, россыпь звезд в том, и…

Отражение Джонатана Гудмана.

Джонатан вернул взгляд к Гире и произнес медленно,- И я не хочу делать этого, Гира… Друг.

Гира поднял взгляд к Джонатану и взгляды двоих столкнулись между собой.

Молчаливый момент растянулся в секунду, две, десять…

И Джонатан протянул руку вперед к Гире.

— Я предлагаю дружбу,- Джонатан произнес открыто — единственный шанс сохранить остатки того, кем он когда-то был.

— Я предлагаю дружбе,- Джонатан повторил вновь,- И только ее. Союз. Сотрудничество. Совместную работу.

В политике не было места друзьям, доверию и человеческим чувствам. Это было аксиомой, не требующим никакого подтверждения или размышлений. Такова была натура самой политики и правления. Государства существовали в мире конкуренции — выживание сильнейшего и закон джунглей правили в мире, в котором не было места слабости — каждый правитель, достойный своего титула, стремился к тому, чтобы обеспечить свое население — людей, ради которых он старался, всем, что он только мог обеспечить — разве в этом было что-то плохое?

Конкуренция — на свете было слишком мало ресурсов, земель и людей — растущие в графиках цифры и линии были больше, чем просто сводными отчетами. Каждый процент был семьей с наполненными животами, а каждая единица представляла из себя счастливого ребенка, будущее которого находилось в руках того, кто управлял людьми сегодня.

Самая жестокая конкуренция и самые ужасающие войны произрастали не из ненависти к чужому народу, а из любви к своему.

И вот,