Коммунисты - Луи Арагон

седла стреляли по самолетам. Зато теперь здесь полная тишина. Сидя в коляске мотоцикла, Пьер Дебре едет от одного поста к другому, мимо кавалеристов, которые, спешившись, стоят возле своих коней и целятся из автоматов в то неведомое, неподвижное и немое, что впереди… Так это и есть фронт?..

Подъехав к Вринь-о-Буа, водитель мотоцикла делает вполне резонное замечание по поводу лесистых холмов, которые подступают тут вплотную с востока: если неприятель вздумает спуститься оттуда, так речка в два метра шириной вряд ли покажется ему глубоким рвом. Дебре смотрит на водителя. Вот ты каков! — думает лейтенант; раньше в его глазах это был не человек, а кожаный манекен с автоматическими движениями; судя по выговору, он из Арденн, молодой парнишка, сын зажиточных крестьян с юга департамента.

Пока что обстановка странная, жители только в это утро ушли из поселка, и дома из желтого известняка, из которого все здесь построено, стоят глухие, слепые, заколоченные… Наверх, в густую поросль на холме, выслали боевое охранение. Кажется, будто эти алжирцы, марокканцы и их кони приснились кому-то среди бела дня в этом пустынном краю.

А там, над Седаном, видны разрывы, должно быть самолеты бомбят город. Вдалеке стреляют орудия.

* * *

Существует фронт, и существует тыл. Батальон Рабочего полка, которым командовал майор Мюллер, расположился позади передовых позиций, справа от Ирсона.

С того дня, как Робер Гайяр передал Арману Барбентану поручение полковника Авуана, между двумя лейтенантами возникла известная близость. Первую роту, в которой состоял Арман, расквартировали в Синьи-ле-Пти. Она очутилась в петле дорожной сети, между Рокруа и Ирсоном, к северу от шоссе, около железной дороги Ирсон–Шарлевиль, между бассейном Уазы и бассейном Мааса. Свой командный пункт Мюллер устроил в Мон-Иде на шоссе Шарлевиль–Ирсон, так как роты его батальона были рассеяны по окрестным местечкам, а рота Бальпетре, где по-прежнему состоял Гайяр, обосновалась к югу от шоссе, В Овилье-ле-Форж. Таким образом, командный пункт Мюллера оказался почти что в центре.

Письмо Ватрена, отправленное 6 мая, Робер Гайяр получил 11-го в Овилье. Он сразу узнал все: что Ивонна арестована и что она, как принято говорить, «вела работу». Он это подозревал, хоть и не был уверен, и все-таки в этом тяжело было убедиться, как в супружеской измене, когда смутно ее чувствуешь, но доказательств не имеешь. Как же так? Ивонна не подумала ни о детях… ни о нем? Он в двадцатый раз перечитывал письмо. Ватрен взял на себя защиту, успокаивал его, писал, что Ивонна держалась «изумительно»… От всего этого голова идет кругом! Изумительно, ну конечно, изумительно. Только неясно — в чем именно, а может быть, адвокат писал так потому, что продавец в магазине… кто такой? Робер не знал его, вероятно, новый… Так вот, продавец хотел все взять на себя, уверить, что хозяйка была не в курсе дела, а Ивонна отказалась солгать, настаивала на том, что она несет ответственность за свои поступки… Какие?.. Догадаться нетрудно, но ясности нет. Ватрен сообщал Гайяру, что детям он может писать на авеню Анри-Мартен, по адресу госпожи Виснер. Ивонна будто бы очень рада, что они там. Уход за ними превосходный. Так как школа далеко от авеню Анри-Мартен, госпожа Виснер каждый день отвозит их и заезжает за ними на машине… и вообще такая забота… такое внимание…

Хорошо, но это даже непонятно… Откуда, причем тут эта дама?

Есть от чего рехнуться. Все вместе взятое: вторжение немцев в Бельгию, то, что приходится торчать здесь, и самый Овилье-ле-Форж… солдаты сидят сложа руки… полная неразбериха. Капитан де Бальпетре и лейтенант Лурмель, который ведет какие-то странные разговоры… О том, что происходит, они понятия не имели. Население продолжало жить спокойно. Оптовая бакалея на площади попрежнему снабжала товарами мелких торговцев всей округи — в окна было видно, что счетоводы гнут спину над накладными. Люди сновали по улицам, радио сообщало, что льежские укрепления держатся. Офицеры обедали в том уютном белом помещичьем доме, где расположился Бальпетре. Какую ночь провел Гайяр! Ивонна в тюрьме… Нет, просто невообразимо! Хотя он столько раз рисовал себе эту возможность, когда жил в замке Мальмор, в той комнате, где висела гравюра — Мария Антуанетта перед судьями, хотя он долгие месяцы терзался тревожными мыслями — по-настоящему, в действительности, он не представлял себе Ивонну в тюрьме…

Случись это на несколько дней раньше, он пошел бы к командиру и попросил отпуск. Не беда, что командир узнал бы правду. Все равно, рано или поздно… Робер сказал бы: я свою жену знаю, это, несомненно, ошибка. А в Париже он бы хоть поговорил, с Ватреном поговорил бы, может быть, удалось бы увидеться с ней. Во всяком случае, он вернулся бы с точными сведениями, терзался бы, да хоть не вслепую. А сейчас отпуска отменены. Сейчас — война. Даже для нас, землероек… Узнав об аресте Ивонны, он и думать забыл о себе. Впрочем, за последнее время, с тех пор как их перебросили в Вервен, он преодолел в себе страх. По соседству с КП 9-й армии болтовня на политические темы среди офицеров приобрела смехотворный и тем самым успокоительный характер. Все они были абсолютно уверены, что Корап очистил свой участок от малейших следов коммунизма. А кроме того, теперь Гайяр не был одинок — он мог поговорить с Барбентаном. В самом деле, умный человек. Положительный. А главное, так умел успокоить, ободрить… И потом, беседы с ним рассеивали многие сомнения Гайяра… Слушая Барбентана, Гайяр признавался себе, что, в сущности, не всегда правильно судил о людях его взглядов. Ну, конечно, будь все коммунисты похожи на Армана Барбентана! Но если Барбентан прав… хотя бы в вопросе о патриотизме… это прямо его конек: истинные патриоты — только мы.

Утром 12-го (сегодня Троица[567], заметил Лурмель, надеюсь, нам на головы не свалится слишком много огненных языков!..) Гайяр не выдержал и отправился в Синьи-ле-Пти повидать Барбентана. Конечно, ему было немного страшновато, особенно теперь, когда их непосредственное начальство — эта скотина Мюллер… Каково Барбентану! Может быть, нехорошо, чтобы их видели вместе. Э, все равно! После того, что случилось с Ивонной! И с кем же еще поговорить об Ивонне?

Итак, он заговорил об Ивонне с Барбентаном. В Синьи было два небольших завода, оба литейные, и оба теперь стояли. Роту Блазена разместили в стандартных бараках для рабочих.

Гайяр и Барбентан ушли подальше от своих, чтобы не мозолить глаза, и отправились в самый городок, расположенный повыше, как будто хотели осмотреть