Коммунисты - Луи Арагон

Лейтенант Версиньи обливается пóтом… Как сильно пахнет кожей, ремешок шлема давит на подбородок… Лейтенанту вспомнились рассказы о средневековых битвах: после героических схваток рыцари снимали свои латы, оставлявшие следы ржавчины, и в замках девичьи руки отмывали ее. Версиньи усмехается. Вот спрятан человек в башне, как мозг в черепной коробке; движется на спине своего зверюги, словно те птицы, что живут на голове буйвола… Чорт! Немецкий танк зашел с тыла… танк Вантру выведен из строя. Вантру пытается вылезти из башни, но падает головой на край люка, — должно быть, пуля попала в затылок… Поражен мозг «Шамбора», и танк мечется из стороны в сторону… Немецкий танк ползет теперь между Версиньи и мертвым Вантру…

Около одиннадцати часов утра Партюрье остановился на левом берегу Малой Гетты в селе, раскинувшемся на склоне холма, между плодовых деревьев, еще без листьев, и когда Жан с санитаром оборудовали для перевязочного пункта сарай, стоявший за кустами сирени, сразу потянулись раненые драгуны, — те, которые еще были в силах добраться сюда, к своим товарищам, охранявшим дорогу. По сообщениям раненых, их часть еще удерживала в танковом бою свой опорный пункт, то есть деревню, находящуюся в трех километрах впереди. Только вот их собственный перевязочный пункт, с врачами и санитарами, куда им велели идти, оказался отрезанным от деревни колонной неприятельских танков. Четверть часа назад на дороге они встретили машину дивизионного врача… да, да, дивизионный все еще разъезжает на переднем крае… Он-то и обнаружил раненых, а потом велел передать Блазу, чтобы выслали сюда перевязочный пункт…

Дождь перестал, над землей поднимается утренний туман. Жан промывает спиртом рану на плече своего пациента. Сквозь широко распахнутую дверь свет падает на военную одежду защитного цвета, на снятое оружие… Делать здесь перевязки не то, что в госпитале. Хватит ли бинтов, чтобы наложить колосовидную повязку?[561] — Оставь ты это, — сказал Партюрье. — Сделай обыкновенную, только потуже, и подвесь руку на косынке. Я пошлю сейчас машину Манака прямо в санотряд, не стоит им заезжать к Блазу… — За дверью сарая растут кусты сирени. Они напоминают о восторженной встрече, которую позавчера бельгийцы оказали французам. Странно. Даже не верится. Жану кажется, что он где-то далеко-далеко, на краю пустынной страны, которую вдруг взяли и выпотрошили, словно курицу. Один из раненых рассказывает о немецкой атаке. Капитана, командовавшего танковым подразделением, почти сразу же убили. Девять наших танков взлетело на воздух… Но неприятель все-таки не смеет войти в деревню… И в ней еще остались раненые, которых не могли подобрать… они кое-как дотащились до брошенных домов, лежат у стен.

Вдали бухают пушки, слабо доносится треск пулеметных очередей… Дощатые стены сарая сотрясаются от залпов соседней батареи. Раненых, которым сделали перевязки, усаживают в машину Манака.

Рауль говорит: — А другие? Те, что в деревне?

Партюрье делает уклончивый жест: что же можно сделать? Надо оставаться тут, ждать тех, кому удастся выбраться… Жан поднимает глаза на Партюрье — он и сам не знает, что же можно сделать. — А если попробовать? — тихонько говорит Рауль Бланшар. — Я бы поехал… Разрешите? — Партюрье мнется. На этот счет не было приказа. Блаз велел, чтобы тут остановились. Около сарая ветер колышет ветви сирени, с мокрых листьев каплет вода. Но дождь перестал. Что же это происходит в душе у Жана? Зачем это ему понадобилось?.. Он чувствует, что у него горят щеки. — Господин доктор!.. — Партюрье смотрит на него. Объяснений не требуется. — Ладно, поезжайте.

Но как только машина отъехала, Партюрье начинает терзаться… Зачем он дал разрешение?… Вдруг с Жаном что-нибудь случится!.. Почему же именно с Жаном? Значит, судьба Рауля ему безразлична? Нет, нет, командир должен научиться не делать различия между людьми, которых он посылает с опасным заданием. И Партюрье стало стыдно: он хорошо знает, что жизнь Жана де Монсэ ему дороже, потому что Жан славный паренек, с которым можно поговорить, человек из той же среды, что и сам Партюрье, тогда как Рауль… Но ведь Рауль семейный, у него маленький сынишка, мне это говорил Монсэ.

А тем временем санитарная машина быстро катила узкой проселочной дорогой. Она проехала мимо группы мотоциклистов, которые, отступив к околице какой-то деревушки, поставили в стороне свои трескучие машины и обстреливали дорогу продольным огнем из ручных пулеметов. Подальше санитарная машина миновала броневик, спрятанный в кустах у обочины дороги. Как будто наступило затишье. Только изредка слышался хриплый лай орудий. Деревья, которые со стороны долины были уже оголены взрывной волной, все-таки скрывали грязную дорогу. Узкая долина расширилась, показалось первое крупное селение, вокруг — маленькие фермы… Из засады выскочили драгуны. Увидели на машине красный крест и, махнув рукой, сказали: ладно, проезжайте! В их ворчливом тоне слышались и презрение и ласка. Проехали еще немного. Небольшой подъем… впереди только небо да горбатая верхушка холма. — Стой! — сказал Жан. Дорога вдруг повернула, начался спуск, и метров триста пришлось двигаться по открытому месту, а дальше была, очевидно, деревня: между яблонями, осыпанными белым цветом, мелькали крыши. Перед первыми же домиками опрокинутый танк… наш танк.

Тишина сырого утра; с земли поднимается пар. На опустевшем поле вдруг замычала корова и побежала к людям. Перескочив через канаву на дорогу, она подошла к санитарной машине и стала тереться о нее плечом. Жан увидел ее молящие глаза. Рауль ругнулся. — Эх, томится бедняга, — сказал он. — Надо бы ее подоить, да некогда… — И он рывком пустил машину к деревне. Как странно: все происходившее как будто говорило с Жаном на чужом языке, а Рауль все сразу понимал… Может быть, это язык Испании?.. Рауль все понимал раньше Жана и переводил ему.

В деревне было пусто. В пятистах метрах от нее, с двух сторон, палили батареи. Пехота оставила селение уже час тому назад, а танки, одиннадцать французских танков, валялись на земле… разбитые, обгоревшие. Все танкисты были мертвы — одни были убиты в башне, другие — когда соскочили на землю. У порога одного домика лежал труп водителя. Стены домика разворочены: должно быть, в него врезался танк убитого. Дома тут были не из камня, рушились легко. Жан вылез из машины. Он с каким-то страхом дотрагивался до этих мертвых тел. В клинике он немало видел покойников, но тут было совсем другое. Так жутко переворачивать тело молодого сильного человека, который как будто спит, скорчившись в неудобной позе, приподнимаешь, а он опять падает на