Коммунисты - Луи Арагон

Ламиран подтолкнул Блаза к машине: — Едем дальше. — Он надеялся разыскать в указанной ему деревне своего зятя, драгуна. Но когда они уже приближались к этой деревне и она вот-вот должна была показаться, навстречу им по дороге загромыхал танк В-40 и остановил их. Офицер-танкист крикнул полковнику, что дальше ехать нельзя; будто в подтверждение его слов с пронзительным визгом пролетел небольшой снаряд и разорвался неподалеку, ударившись о дерево, которое, как человек, раненный в живот, вдруг перегнулось и упало, уронив на дорогу свою зеленокудрую голову. Пока водитель маневрировал, чтобы объехать ствол, загородивший путь, подбежали солдаты, размахивая руками: — Стой! — Принесли на носилках раненого, с грехом пополам усадили его между Блазом и лейтенантом Варнэ. Ранение было не тяжелое, но ходить раненый не мог — осколок попал в ногу, и сквозь тряпку, которой была перевязана нога (повидимому, это была обмотка), просачивалась темнокрасная кровь. — Ему сделают перевязку у вас на пункте, Блаз… — Эта работа досталась Жану де Монсэ.

— Твой первый раненый… — сказал Блаз. — А я сейчас видел первого боша…

Однако для Жана де Монсэ это был не первый раненый. Вчера он уже делал перевязки в замке Геккеров… А здесь, в деревне, только что вытащили из горевшей лачуги ребенка и собаку. Собака выла диким воем. Ее прикончили. А ребенок уже умер. Вот посмотрите…

— Может быть, закусим? — сказал полковник Ламиран. — Слушайте, вы бы хоть простыней прикрыли этого несчастного малыша!

Действительно, на маленький обгоревший трупик было страшно смотреть. — Может быть, похоронить его? — спросил Рауль. Он уже видел такие картины в Испании. — Тогда и простыня не понадобится. — На черной классной доске так и осталась написанная мелом фраза, каллиграфически выведенная рукой учителя: Чтобы научиться командовать, надо уметь повиноваться.

— У меня в машине есть консервы. Варнэ, будьте так любезны…

Жан де Монсэ отвел глаза, хотя от голода у него сосало под ложечкой. Глупые предрассудки. Пора бы понять, что старые мерки здесь не годятся. Ведь дивизионный врач пользовался репутацией весьма гуманного офицера. Вдалеке слышались глухие взрывы. Что это? Бомбы или пушки? — Бомбы, — сказал Рауль. — Должно быть, бомбят внизу, в долине. — Ламирану не терпелось поехать туда, поглядеть. Вот чудак! Все смотрели вслед его машине.

Прошло полчаса; Манак, вернувшийся из наряда по сооружению убежища, возился с мотором своей машины. Партюрье, Жан и Алэн сидели на партах и оживленно болтали, словно школьники в отсутствие учителя. Близкая опасность действовала возбуждающе, как вино. Что же все это значит, в конце концов? Повидимому, немцы перешли через канал; Льеж, наверно, взят, хотя форты еще держатся. Но теперь все пойдет не так, как в четырнадцатом году, совсем по-другому. У нас теперь тоже есть танки! Как ты думаешь, дивизия выстоит? А помнишь, Алэн, что рассказывали в Конде солдаты-танкисты? В пивной это было, помнишь? А ваше мнение, господин начальник?

Вернулся Блаз. Что, привезли раненых? Нет. Но сейчас дивизионный врач на обратном пути велел передать, что одна небольшая часть отошла к соседней деревне, к востоку от нашей, и у нее есть раненые, — надо выделить туда перевязочный пункт. Партюрье вскочил: — Я поеду… — Хорошо. Возьмете две машины; водители — Манак и Рауль (даже Блаз привык называть Бланшара просто Рауль: чтобы не спутать с Бланшаром, командующим армией, — говорил он). Еще поедут два санитара и ты, сынок (это относилось к Жану).

Алэн побледнел: — А как же я?..

— Ты останешься со мной.

Алэн с болью в сердце смотрел, как его товарищ уезжает с Партюрье.

— Морльер, это что такое? Злишься?

И Блаз, насмешливо улыбаясь, побросал в корзину пакеты с перевязочным материалом, которые Алэн разложил на парте, чтобы было похоже, что тут действительно перевязочный пункт. Нет, Алэн не злился. Но ведь Жан и Партюрье отправились на передний край, и он чувствовал себя «окопавшимся в тылу».

Начался проливной дождь. — В следующий раз, голубчик, будет твоя очередь, — ласково сказал лейтенант медицинской службы Блаз.

* * *

С самого утра противник, двигаясь от Тонгра и Льежа, наступал на тот рубеж, который протянулся между двумя речками — Малая Гетта и Меэнь, то есть вел наступление восточнее и в обход того клина, в который выдвинулась часть моторизованной кавалерийской дивизии, стремясь установить связь с англичанами. Разведполк все еще держался в тридцати километрах в направлении Тонгра, мешая продвижению неприятельских броневиков, но около семи часов утра первые немецкие танки поползли на ту деревню, которую оборонял лейтенант де Версиньи с двадцатью танками В-40 (из танковой части Жильсон-Кенеля) и с отрядом пехоты. В течение трех часов драгуны вели пулеметный огонь из укрытия, которым служил им плодовый сад. Немцы думали взять их в обход, но натолкнулись на наши танки. И тут 37-миллиметровая пушка показала, как хорошо она справляется с вражескими танками. Да что поделаешь! Танков оказалось по меньшей мере пятьдесят, — как же было выстоять против них, даже при поддержке двух артиллерийских батарей, стоявших по обе стороны долины. Тем более, что около десяти часов немцы пустили в ход тяжелые танки… Лейтенант де Версиньи со своим танком «Шенонсо»[560] держал оборону с правой стороны деревни. Из 37-миллиметровки, установленной в башне, он подбил три немецкие машины. Танки его роты— «Амбуаз», «Блуа», «Шинон» и «Шамбор» перегруппировались, но неприятель ринулся на деревню, где из-за цветущих плодовых деревьев, словно на фоне японских ширм, вылетали вспышки огня. Накануне Версиньи не спал всю ночь. Отряд его стоял на опушке рощицы, которую теперь пришлось оставить; всю ночь, не смыкая глаз, они стерегли в темноте дорогу, а на рассвете угроза стала действительностью. Усталость как рукой сняло; теперь было только одно: решимость не оголять правый фланг.

Танк противника, переползавший овраг, лейтенант встретил снарядом, и танк как-то смешно увяз в тридцати метрах от деревни; как чортик из коробочки, из него выскочил немец, кто-то выстрелом из-за деревьев сбил его, точно картонную мишень. Версиньи увидел, как он подогнул колени и опрокинулся около танка. Тогда Версиньи подумал о своем собственном водителе. Не о себе самом. Провел рукой по лицу: придется умереть небритым. А умереть, конечно, придется. Крикнул в телефон, танк повернул, выполняя приказ. Как странно: будто зрячий отдает команду несущему его слепому. Вслед за танком лейтенанта движется весь отряд — «Шинон», «Блуа», «Амбуаз»… В «Шамборе», который идет слева, — сержант Вантру,