Джон Сильвер. Возвращение на остров Сокровищ - Эдвард Чупак

— Шляпа с пером, — произнес Эдвард и на этом замолчал. Ответил он честно — все благородное воспитание, будь оно неладно.

Капитан странно покосился на него, а затем на меня, словно я его создал. Мы с Эдвардом и впрямь шутки ради изображали бродячего кукольника с марионеткой — я привязывал к его рукам веревки и дергал за них, а Эдвард приплясывал и в нужных местах открывал рот. Моим голосом он пересказывал целые эпопеи. Когда же на следующий день его просили повторить хотя бы часть, он утверждал, будто ничего не помнит.

Черный Джон, видно, решил, что Эдвард будет ему в ноги кланяться за шанс побывать в Лондоне. Эдвард был и впрямь рад, но не мог этого выразить. Слова всегда ему туго давались. Он обычно молчал, кроме тех минут, когда был со мной. Да и тогда мы говорили большей частью о шифрах.

— Нашему брату на суше несладко, — сказал ему капитан. — Если пират привык спать под качку, на камне да глине ему не спится. — Затем он продолжил, притопывая по выщербленным доскам: — А мне вот все нипочем. Я готов веселиться. Готов гулять. Готов кутить. Здесь мне нет равных.

— Только пока мы все топчем камень да глину, — отозвался я. Эдвард мог смолчать, в отличие от меня. Разве не я тогда поддел морского пса у Пила в таверне? Будь Пил рядом в этот раз, он, ни слова не говоря, собрал бы пустые бутылки и шмыгнул к себе в камбуз под каким-нибудь выдуманным предлогом.

— Дерзишь, как всегда, — отозвался капитан. — Таков уж наш мистер Сильвер, джентльмены. Впрочем, на сей раз он зарвался. Надо было оставить его среди сухопутных крыс. Пусть бы дальше таскал цыплят и побирался на паперти.

Черный Джон отчаянно силился меня разозлить. Когда предстоит битва, важно все выверить, подготовить место — чтобы враг ни в чем не получил преимущества. На убийство времени хватит всегда. Тут как в игре: поспешишь — испортишь все удовольствие. Знаешь, почему я всегда выигрывал в кости? Потому что умел выждать нужный момент и сделать ставку. Оценить шанс на победу. Обратить случай в свою пользу.

— Билл, — сказал я, — если убьешь меня, сказок больше не будет.

Я сообразил, что именно Биллу поручено от меня избавиться, и как можно скорее, чтобы капитан мог со спокойной душой предаться кутежу, и потому обратился сразу к палачу. Говорят, у приговоренного есть такое право.

Билл снова взвыл и помотал головой, ища глазами море.

— В чем дело, джентльмены? — раздался сверху голос карги.

— Наш друг спрашивает, как лучше добраться до парламента, — ответил я.

— Лучше — на извозчике, — со смехом ответила старуха Мэри. — Три перекрестка, свернуть — и встретишься с самим Кромвелем. Точнее, с его головой. Она все еще торчит на воротах.

Как выяснилось, старуха определенно предвидела будущее.

— Этот малый — его зовут Сильвер — останется здесь, — указал на меня капитан, — и заплатит за ваше приятное общество. Если, конечно, вы не будете возражать.

У старухи загорелись глаза, чуть только она услышала о деньгах. Черный Джон решил не просто убить меня, а еще и разорить. Он грохнул кулаком по столу. Мне снова вспомнился день, когда этот выжига появился в «Трех козах» и не пожелал платить за камзол. Он поднялся, чтобы уйти, и его борода — вместе с ним.

Бонс пожал плечами и поплелся за капитаном к двери. Он уже решил, что убьет либо меня, либо Черного Джона — до захода солнца, — но как будто не определился с жертвой. Билл переминался с ноги на ногу, не соображая, что происходит, словно медведь, которого пригласили на чай. Эдвард без слов вышел, но перед уходом похлопал себя по карману на груди, где лежала Библия.

Есть такой разряд женщин, которые всю свою жизнь словно катятся по доске. Сперва тратят собственное наследство, потом начинают продавать скатерти. Они слишком спесивы, чтобы пойти в служанки или заняться каким-нибудь ремеслом, поэтому охотятся за сельскими сквайрами или капитанами. Такие дамочки прочесывают округу с дотошностью стервятника. Они ищут предложений руки и сердца 6 т честных граждан, но по мере того как их спесь истощается вместе с деньгами, находят таких, как мы. Тех, кто платит им за ночь. Теперь уж им незачем выбирать ремесло: оно само их выбирает. Сквайров и капитанов у них и близко нет, и все же они чем-то живут. И не считают это зазорным.

Старуха Мэри опустилась еще до того, как устроила трактир в тупике рядом с парламентом. Я уже упомянул то, что она сказала, спускаясь по лестнице в черном парике и красном платье. Это самое платье висело мешком на ее костях. Вдобавок к платью старуха Мэри нарумянила щеки и натянула перчатки. Белые, что всего хуже.

— Да вы прямо знатная дама, — сказал я, пока она хлопала ресницами.

Она, собрав остатки стыдливости, осведомилась о цене. Я ответил, что мы люди простые, из торгового флота, и до господ нам далеко. Старуха пожурила меня за столь низкую оценку моего дела и еще раз стрельнула в меня глазами, добавив, что по себе знает об опасностях на море, поскольку ее первый муж был моряком.

— Всему виной пираты, — произнесла она и сняла перчатки. — Овдовела в девичьи годы.

Я заметил, что меня пробирает до печенок, как подумаю о пиратах.

— Положение мое бедственное, — посетовала старуха Мэри. — Кое-кто называет мой трактир домом греха, хотя у меня невинности целые бочонки. Но люди всякое болтают. И все потому, что я сдаю комнаты. — Она выдавила слезу, которая тотчас скатилась по размалеванной щеке. — Злые языки, знаете ли. А я честная вдова, всегда помогала нуждающимся. Девицам в беде. И, между прочим, не задавала вопросов.

Я дал ей платок.

— Шелк, — заметила она. — А вы джентльмен. Так и знала. Меня ждет долговая яма и солома вместо постели. Если бы не трактир, я бы давно уже там была. Только благодаря ему я еще называюсь честной женщиной. — Она выдавила еще одну слезинку. — Простите, не хотела вас обременять своими бедами.

Я предложил ей искреннюю дружбу и щедрое покровительство. Сказал, что задержался в порту из-за девицы, которая оказалась в положении. Старуха Мэри прикрыла рот — дескать, аж дыханье сперло от смущения, — но краской стыда не залилась, как ни старалась. Потом она так сильно наклонилась вперед, что чуть со стула не упала. Я положил на стол пять фартингов.

— Было бы свинством с моей стороны наживаться на чужой беде, — произнесла она, не сводя глаз с монет. Я сказал, что хотел бы оправдаться за свой гадкий поступок, и присовокупил к фартингам пять гиней. — Этим делу не поможешь, — заявила старуха.

Я возразил: не знаю, мол, сколько нынче требуется для оправдания.

— Дело в том, чтобы ваша дама ни в чем не нуждалась. Есть у меня знакомый ростовщик, которому можно доверить ссуду. Что еще важнее, он умеет держать язык за зубами, — добавила карга, сгребая монеты.

Я придержал ее за руку и попросил отправиться к ростовщику тотчас, чтобы уладить дело, после чего дал ей еще пять фартингов, затем еще пять и гинею сверху. Старуха надела передник и отправилась на улицу.