«Чувствую себя очень зыбко…» - Иван Алексеевич Бунин
Шрифт:
Интервал:
Теперь “новое” искусство сменилось новейшим. Вот “поэты-пролетарии”:
Сорвали мы корону
Со старого Кремля…
Лучами мажем нервы
И мускулы машин…
За заборами низкорослыми
Гребем мы огненными веслами…
Вот “футуристы”:
Белогвардейца – к стенке.
А Рафаэля забыли?
А почему не атакован Пушкин?
Вот какие-то “супрематисты”:
Взяли мы в шапке
Нахально сели,
Ногу на ногу задрав…
Исуса – на Крест, а Варраву —
Под руки и по Тверскому!
Вот “имажинист”, сам себя рекомендующий:
Я бумажка в клозете…
И вот, наконец, опять “крестьянин” Есенин, чадо будто бы самой подлинной Руси, вирши которого, по уверению некоторых критиков, совсем будто бы “хлыстовские” и вместе с тем “скифские” (вероятно, потому, что в них опять действуют ноги, ничуть, впрочем, не свидетельствующие о новой эре, а только напоминающие очень старую пословицу о свинье, посаженной за стол):
Кометой вытяну язык,
До Египта раскорячу ноги…
Богу выщиплю бороду,
Молюсь ему матерщиною…
Проклинаю дыхание Китежа,
Обещаю вам Инонию.
Иногда говорят: стоит ли обращать внимание на эту “рожу”, на это “миссианство”, столь небогатое в своей изобретательности, знакомое России и прежде по базарным отхожим местам? Увы, приходится. И тем более приходится, что ведь, повторяю, некоторые пресерьезно доказывают, что именно из этих мест и воссияет свет, Инония.
Инония эта уже не совсем нова. Обещали ее и старшие братья Есениных, их предшественники, которые, при всем своем видимом многообразии, тоже носили на себе печать, в сущности, единую. Ведь уж давно славили “безумство храбрых” (то есть золоторотцев) и над “каретой прошлого” издевались. Ведь Пушкины были атакованы еще в 1906 году в газете Ленина “Борьба”, когда Горький называл “мещанами” всех величайших русских писателей. Ведь Белый с самого начала большевизма кричит: “Россия, Россия – Мессия!” Ведь блоковские стишки:
Эх, эх, без креста,
Тратата! —
есть тоже “инония”, и ведь это именно с Есениными, с “рожами”, во главе их, заставил Блок танцевать по пути в Инонию своего “Христосика в белом венчике из роз”. Ведь это Блок писал: “Народ, то есть большевик, стрелял из пушек по Успенским соборам. Вполне понятно: ведь там туполобый, ожиревший поп сто лет, икая, брал взятки и водкой торговал…”
– Конь мой, конь, славянский конь! – восклицал Толстой когда-то:
Конь несет меня лихой,
А куда, не знаю!
Упаду ль на солончак
Умирать от зною?
Или злой киргиз-кайсак
С бритой головою
Молча свой натянет лук,
Лежа под травою,
И меня догонит вдруг
Меткою стрелою?
Иль влечу я в светлый град
Со Кремлем престольным?
В град, где улицы гудят
Звоном колокольным?
Теперь ответ на этот вопрос дан: киргизская рука делает свое дело, и перед нами уже не светлый град, не Китеж, а именно он, голый солончак. Но неужели это конец? А если нет, то что дальше? В страшной современности, где возобладал “киргиз”, не найти спасительных указаний, русское слово почти умолкло в этой печенежской степи, где высится Тмутараканский Болван, где “лисы лают на русские щиты” (как лают они, увы, и в эмигрантском стане). При всей своей ничтожности, современный советский стихотворец, говорю еще раз, очень показателен: он не одинок, и целые идеологии строятся теперь на пафосе, родственном его “пафосу”, так что он, плут, отлично знает, что говорит, когда говорит, что в его налитых самогоном глазах “прозрений дивный свет”. При всей своей нарочитости и зараженности литературщиной он кровное дитя своего времени и духа его. При всей своей разновидности он может быть взят за одну скобку, как кость от кости того “киргиза”, – как знаменательно, что и Ленин был “рожа”, монгол! – который ныне есть хозяин дня. Он и буянит, и хвастается, и молится истинно по-киргизски: “Господи, отелись!” И, стоя среди российского солончака, имитируя Пушкина, играя заигранным словечком Герцена, некоторые бахвалятся: “Да, скифы мы с раскосыми глазами!”
Скифы! К чему такой высокий стиль? Чем тут бахвалиться? Разве этот скиф не “рожа”, не тот же киргиз, кривоногий Иван, что еще в былинные дни гонялся за конем сраженного Святогора? Правильно тут только одно: есть два непримиримых мира: Толстые, сыны “святой Руси”, Святогоры, богомольцы града Китежа – и “рожи”, комсомольцы Есенины, те, коих былины называли когда-то Иванами. И неужели эти “рожи” возобладают? Неужели все более и более будет затемняться тот благой лик Руси, коего певцом был Толстой?
Толстой говорил: “Моя ненависть к монгольщине есть идиосинкразия; это не тенденция, это я сам. Откуда вы взяли, что мы антиподы Европы? Туча монгольская прошла над нами, но это была лишь туча, и черт должен поскорее убрать ее без остатка. Нет, русские все-таки европейцы, а не монголы!” Так говорил он не раз, праведно чувствуя, что весь он и как поэт, и как человек, есть порождение Руси славянской, а не обдорской, не киргизской. И не раз возмущался:
От скотов нас Дарвин хочет
До людской возвесть средины,
Нигилисты же хлопочут,
Чтоб мы сделались скотины…
Теперь мы среди вящих, неустанных хлопот подобного рода. Будем же крепко помнить о Толстых среди “монгольского” засилья и наваждения!
“Откуда вы взяли, что мы монголы?” В
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!