Черный человек - Ричард Морган

– Нет, мужик, я ни хера не имею никакого… – И тут улыбка исчезла, уничтоженная неожиданным пониманием.

Всего на миг в пустыне стало тихо, лишь по автостраде пронесся автовоз.

Эдди потянулся к животу, под куртку, нащупал рукоятку маленького кольта (модель «Гражданин»), который всегда висел у него на ремне…

Тот подошел слишком близко.

Осознание – все, что он помнил о «Скорпионах», из иных времен – захлестнуло, какое-то грустное и медленное, невзирая на скорость, с которой все летело в тартарары на глазах. Человек метнулся вперед, запястье Эдди оказалось в железной хватке, и рука с пистолетом не двинулась с места. Он выбросил левую руку, чтобы рубануть противника по горлу, или по лицу, или по – близко, слишком, сука, близко, – но тот, другой, блокировал замах, и у Эдди ничего не вышло, он не смог ничего сделать. Удар снизу выбил землю из-под ног, подсечка – и вот он уже на земле. Он в жалкой попытке откатился в сторону, лишь бы не дать этому скоту достать его ботинком, перевернулся, ствол, ну где же, твою мать, ствол…

Оружие на месте. Он снова вцепился в рукоять кольта, извлек его с рыком облегчения, прицелился, у «Гражданина» нет предохранителя, нужно только нажать посильнее, и…

Фигура стояла над ним, чернея на фоне неба. Рука опущена вниз, целится…

…и что-то опять распластало его, размазало по земле с нечеловеческой силой.

Приглушенный треск. Его уловили уши, но прошло несколько мгновений, прежде чем он осознал, что это значит. Звезды были прямо над головой. Он смотрел на них, внезапно очарованный. Звезды казались гораздо ближе, чем обычно, они висели низко, словно неожиданно заинтересовавшись происходящим.

Он захрипел, ощущая, как что-то быстро течет по груди, будто холодная вода. Он знал, что это значит. Син заставлял его мыслить с беспощадной ясностью.

Он поднял голову (это было самое трудное, что ему когда-либо доводилось делать, – череп казался каменным) и различил очертания нападавшего. Тот все еще стоял, направив на него указующий жест, будто судия.

– Я думал, ты будешь сражаться, – раздался голос. – Но для тебя это время было слишком долгим, так? Слишком долгим. Может, дело в этом.

«В чем?», – невпопад удивился он. Закашлялся и ощутил во рту вкус крови. Подумал еще, что теперь будет делать Крисси, эта сучка тупая.

– Думаю, с тобой все, – проговорил голос.

Он попытался кивнуть, но голова лишь откинулась назад, на грязное покрытие парковки, и на этот раз там и осталась. Звезды, заметил он, вроде бы потускнели, и небо выглядело каким-то более холодным, чем раньше, в нем было меньше бархатистой мягкости и больше бескрайней пустоты, которая и была его подлинной сутью.

Умереть на парковке борделя, ну какого хера…

С автострады донесся грохот очередного автовоза, он увидел мысленным взором уютный красный свет его задних габаритов, удаляющихся во тьму.

И побежал за ними вслед.

В конце концов, как он и подозревал, все свелось к часовне. В тюрьмах вроде этой не так много мест без камер видеонаблюдения, но во Флориде, где концепция исправления преступника основывается на вере, существует установленное Хартией право на неприкосновенность по время молитвы в любое время до отбоя. Никаких камер видеонаблюдения, никакого навязчивого контроля. Теоретически предполагалось, что в Доме Бога надзирателям незачем присматривать за вами, потому что этим уже занят сам Господь. Никто словно бы не замечал, что Господь не справляется. Карл, которого перевели из Майами, провел тут три месяца, и за это время в тусклом свете часовни произошло не меньше полудюжины кровавых разборок; две закончились летальным исходом.

Карл допускал, что эти разборки были на каком-то уровне санкционированы охранниками или что их не расследовали толком благодаря тихому, но тяжелому давлению сверху. Так или иначе, итог один. Никто не хотел вторгаться в текущее положение дел, никто не хотел даже слышать об этом. Корпорация «Сигма», ссылаясь на свою религиозною позицию, успешно обошла большую часть попыток усилить административный контроль, что Конфедеративная Республика так стремилась сделать, а горячие речи во время конгресса довершили дело. Тела завернули в черное и вынесли.

«Слышь, нигга, уповай на Господа, – осклабился Гватемалец, после того как продал ему заточку. Он кивнул на маленькую масляную лампадку, которая стояла на угловой полочке, хотя мерцающее пламя освещало не Господа, а чернокожую Деву Марию Гваделупскую[33].– Начальник всегда на собраниях г’рит, Господь прикроет тебе спину. Дык ему и помочь не грех, да».

Заточка была сделана тут, своими руками, для насущных преступных нужд, в которых Гватемалец понимал как никто. Кто-то взял в мастерской моноволоконную пилку от лобзика, наплавив на один ее конец разноцветные пластиковые бусины, так что получилась яркая, ухватистая рукоятка. Вся заточка была длиной сантиметров двадцать, если не меньше, поверхность специально подобранных бусин не сохраняла отпечатков пальцев. Генетический след, конечно, оставался, но Гватемалец основательно подошел к делу, тщательно намазав руки покупателя составом, который хранился в крохотном пузырьке на одной полке с Девой. Карл втер жидкость, и к вони (кишечные газы и пачули), стоявшей в камере, на миг примешался резкий запах высокотехнологичных молекул, потом состав улетучился, оставив лишь холодок на ладонях. Теперь на добрых три или четыре часа микроскопические частицы с кожи его рук станут нераспознаваемыми для генетического анализа. Такая смесь высоких и низких технологий пробудила в Карле слабый трепет воспоминаний. Вот он ночью идет в полной боевой выкладке среди лачуг Каракаса. Под ним, будто опрокинутый звездный купол, раскинулся сам город, близкое тепло едва освещенных улиц, по которым он рыскал. Уверенность в тщательно подобранном оружии и в том, что предстоит сделать с его помощью.

В конце концов, конечно, моноволокно прорежет пластик настолько, что крепление расшатается, и лезвие в итоге выпадет. Но к тому времени заточка уже будет валяться за какой-нибудь решеткой вентиляционного люка. Как и многое из того, что принадлежало компании «Исправительное учреждение штата Южная Флорида», обслуживаемой холдингом «Сигма», заточка рассчитана сугубо на краткосрочное использование.

А еще она была дорогой.