Выбор варвара - Руби Диксон

руку, чтобы провести пальцами по всей его длине. Он закрывает глаза. — Ты самая отвлекающая женщина, которую я когда-либо встречал.

— Я знаю. — Я обхватываю свои груди ладонями, дразня пальцами свои твердые соски. — Это потому, что мне нравится отвлекать тебя.

— Боги, я заметил. — Он в спешке снимает с себя последний слой одежды и оказывается передо мной обнаженным.

Я сажусь, потому что хочу изучить его. Его странные отметины, которые поднимаются по одной стороне его лица идеально прорисованными узорами, продолжаются по всей руке и ноге, едва не задевая пах. На другой стороне его тела есть шрамы, от бедра до плеча, большинство из них — маленькие серебристые полоски на синей коже. Часть его плоти выглядит другого оттенка, чем остальная часть, что удивительно. Когда он забирается ко мне в меха, я кладу руку на одно такое место у него на животе.

— Почему здесь твоя кожа светлее?

— Ты не знаешь? Она искусственная. Наверное, мне следовало рассказать раньше.

— Ис-скус-свенная?

— Не настоящая. Ее заменили, когда я был ранен на войне. Часть моего бедра, — говорит он, опуская мою руку к одной упругой ягодице, а затем возвращая ее к своему животу. — Мой живот и моя рука. — Он показывает, и теперь, когда он это сказал, я вижу странную линию вдоль одного локтя, как будто вся его рука была окрашена в более светлый оттенок синего.

— Это выглядит очень реалистично, — говорю я с благоговением. Я тыкаю в него пальцем для пробы.

Он усмехается.

— Теперь это часть меня. Плоть была пересажена на мою, и все нервные окончания ощущаются одинаково. Что, я полагаю, не так уж много значит для тебя. Давай просто скажем, что во мне были дыры, и они меня подлатали. — Его пальцы убирают прядь гривы с моего лица. — Тебе это не кажется странным?

Я не могу не нахмуриться.

— Почему в тебе были дыры?

— Война. Это… это нехорошо. Это когда… — он делает паузу, размышляя. — Ну, я думаю, это когда одно племя посылает своих охотников напасть на охотников другого племени.

Напасть на охотников другого племени?

— Но зачем?

— Когда тебе не нравится то, что делает другое племя. — Он пожимает плечами.

— Но разве они не твои родственники?

— Не всегда. — Его тон становится отстраненным, холодным. Это часть того, что ему не нравится, то, что ранит его глубоко внутри. — Это сложно, Фарли.

— Тогда давай отложим это на другой раз, — говорю я ему и обвиваю руками его шею, чтобы мы могли еще немного поцеловаться. Я опускаю его на одеяла и прижимаюсь сосками к его обнаженной груди. Теперь ему хорошо и тепло рядом со мной, и я снова стону, потому что мне нравится ощущение моей кожи на его, наших костяных пластин, трущихся друг о друга. — Это намного лучше, чем раньше, ты не согласен?

— Ты такая мягкая, — бормочет Мёрдок. — Забавно, что ты такая мягкая и в то же время такая задира.

— Крутая задница (прим. англ. Задира — «badass», а крутая задница — «Bad ass»)?

— Не бери в голову. Мы можем оставить это на другой раз. — Его рука скользит вниз по моему боку, и он ласкает мою ягодицу. — Я должен признать, что здесь намного теплее.

— Правда ведь? И мы сможем исследовать друг друга, — радостно говорю я ему. — Я хочу прикоснуться ко всему тебе.

Он наклоняется и касается моего носа своим.

— Фарли… это странный вопрос, но как много ты знаешь о сексе? Спаривании?

Я хихикаю.

— Ты думаешь, я не знаю, что такое спаривание?

Его смешок ощущается теплым на моей коже.

— Дело не в этом. Я имею в виду, когда я встретил тебя, ты была голой. Но иногда мне кажется, что ты о чем-то не знаешь, и ты меня удивляешь. Так что просто подыграй парню в этом, хорошо? Я не хочу, чтобы ты с криком убежала, если я попытаюсь прикоснуться к тебе.

— Я буду кричать от удовольствия? — спрашиваю я, проводя пальцем по его твердой груди. — И достаточно ли медленно мне бежать, чтобы ты мог меня догнать?

— Женщина, ты слишком много дразнишь меня. Будь серьезна хоть на мгновение.

Быть серьезной? Он и так слишком серьезен для нас обоих. Кроме того, мне нравится заставлять его улыбаться.

— Если ты спрашиваешь, откуда берутся комплекты, то я уже знаю. — Он расслабляется, прижимаясь ко мне, и поэтому я не могу удержаться, чтобы не добавить: — Они из волшебной корзины.

— Э-э… что?

— Да, — твердо говорю я, изо всех сил стараясь не рассмеяться. Я избегаю смотреть ему в глаза, проводя пальцами вверх и вниз по его животу. Такой красивый, упругий, плоский живот. — Когда кхай поет другому кхаю, это говорит супружеской паре, что пришло время сделать волшебную корзину. Они трудятся много дней и ночей, чтобы сделать корзину настолько идеально сплетенной, насколько это возможно, а когда заканчивают, ставят корзину на снег. Они ждут, когда солнца наполнят корзину светом.

— Боги, помогите мне, — шепчет он.

Я подавляю смешок, продолжая сдавленным голосом.

— Затем, когда корзина наполняется, самец ша-кхай вынимает свой член и наполняет корзину своим семенем…

— Что?

У меня вырывается смешок-фырканье, потому что я больше не могу его сдерживать.

— О, я понял, в чем дело, — в голосе Мёрдока слышится смех, и он хватает мою руку, лежащую у него на груди, и протягивает ее через мою голову, прижимая меня к мехам. Он наклоняется ближе, на его лице веселая улыбка. — Ты маленькая дразнилка.

Я хлопаю ресницами, глядя на него.

— Ты же не думаешь, что я верю в волшебную корзинку?

— Думаю, ты шалунья. — Он снова наклоняется ближе. — Так что, полагаю, это был глупый вопрос, да?

Я хихикаю, извиваясь под ним.

— Я многого не знаю, но я знаю, как это делать. Я просто сама этого не практиковала.

— Значит, я у тебя первый? — Он выглядит гордым, и я внезапно радуюсь, что ждала.

Я киваю.

— Я тоже у тебя первая?

На его лице появляется выражение досады.

— Не… совсем. Хотя я бы хотел, чтобы это было так. — Он запечатлевает легкий поцелуй на моих губах. — Ты разочарована?

Я качаю головой.

— Ничто в тебе меня не разочаровывает. Я не могла бы желать ничего большего от своей пары.

Он снова легонько целует меня, и я провожу языком по его губам, поощряя его целовать меня глубже. Он делает это, и на какое-то время мы теряемся в сплетении языков, наши рты соприкасаются снова и снова. Тепло разливается по моему телу, сосредоточиваясь между ног, и я приподнимаю бедра, чтобы потереться о него.