Белая Согра - Ирина Богатырева

– Баушка, так же не может продолжаться всё время, а? Ты разве не понимашь? Да и Марина не для того её сюда прислала. А то давай позвоню: Марина, забирай! Тебе не надо – так нам тоже не надо! Люби сама, как знашь. А мы не это…

Марина, Марина. Отец и Марина. Запущенный мамин инстаграмм. Брат был – можно было хоть как-то с ними общаться. Через брата. А так – что будет делать Жу теперь одна? Что им скажет? Как посмотрит в глаза? Нет, Жу не хочет назад. Не хочет назад одна.

Эта мысль подбрасывает с дивана и заставляет двигаться. Надо идти. Надо искать. Должен же быть способ найти. Если меня нашли, то и тебя – тебя тоже можно как-то вытащить, вернуть. Потому что я не могу так. Не могу без тебя. Я не знаю, как говорить с ними. Как смотреть. Как себя держать. Всё делал ты. А я – что я?

В этих мыслях Жу суетится, мечется по дому, берёт вещи, свои и чужие, теряет вещи. Потом выскакивает из дома, по тёмному коридору, на ощупь идёт к двери – но не к той, что на улицу, а к противоположной, которая к бане и в огород. Там щеколда большая, её отодвинуть удаётся не сразу, Жу возиться, бьётся, но понимает, что она открыта – и вываливается наружу, на деревянный настил тропинки, в запахи лета и оглушающий солнечный свет.

Ольга с Манефой выпрямляются, поднимают головы от грядок. В глазах у обеих – удивление и испуг.

– Я это… За молоком пойду схожу, – говорит Жу первое, что пришло в голову. – Валентина… Тётя Валя говорила приходить.

Солнце сразу шпарит по глазам, и тёплый воздух обнимает лысую голову. Жу щурится на свет, стоит, раскачиваясь, с пустой чистой банкой под мышкой, с деньгами в кармане. Вся энергичность, всё желание куда-то мчаться и что-то делать, с которыми проснулась, куда-то канули, и теперь Жу стоит на дороге, смотрит на деревню и не понимает, что дальше. И ещё как будто просвечивает, того гляди, упадёт от первого порыва ветра. Но ветра нет. Жу стоит и не падает.

Одно дело сказать: я за молоком схожу. А другое дело – выйти из дома. Пройти через всю деревню. Без брата. Только Жу. Но надо. Надо идти, искать. Непонятно что, непонятно кого. Просто гложет это: идти, найти. Молоко – повод.

Жу достаёт из кармана и натягивает на голову шапку по самые уши. Разворачивает нашивкой назад. Теперь можно. Спускается в деревню, в залитый солнцем её простор.

Ещё с моста замечает какое-то движение возле церкви. Подходит – точно: стоят УАЗ-буханка и легковушка, мужики в рабочей одежде что-то таскают. Двери в соседнее здание открыты, там как будто склад, и люди снуют то туда, то к машинам, то в церковь. Инструменты, коробки, вёдра. Доски, мешки с цементом. Строить будут, понимает Жу. Ремонт. Реконструкция.

Дверь в церковь открыта, но людей у входа нет. Жу потихоньку заглядывает внутрь. Оттуда веет холодом, пустым, нежилым пространством. Пахнет извёсткой и голубиным помётом. Пахнет свежей доской. Приятный манящий полумрак. Где-то глубже слышно, как ходят и переговариваются люди. Внутри колокольни – леса у стен, свежая деревянная лестница – куда-то наверх. Жу вскидывает голову – из колокольни ухает свет, таинственный и пыльный.

Словно кто-то толкает Жу в спину и резко вдёргивает на ступеньки. Тихо, чтобы не привлекать внимания, и быстро-быстро-быстро Жу поднимается на колокольню. Не поднимается – взлетает, не касаясь перил – шершавых, неошкуренных. Тут сильнее пахнет голубиным помётом, сильнее – деревом и запустением. Открытая дверь остаётся внизу, пространство сужается, ввинчивается в небо, и Жу несётся – как когда-то раньше, когда шарахались с братом по заброшкам, и как тогда кружится голова – не то от напряжения, не то от куража, не то испуга от собственной смелости.

Наконец свет падает на голову, много света, и с новым витком Жу врывается на верхнюю площадку колокольни. С перил, хлопая крыльями, снимаются несколько голубей и, покружив, планируют вниз, в деревню.

А Жу замирает, и переводит дух, и смотрит тоже вниз, насколько хватает взгляда.

Горизонт отодвинулся и распахнулся на все четыре стороны, на все четыре холма. Вот они – видно, как перетекают один в другой и стекаются все вместе сюда, к центру – к мосту и церкви. Жу смотрит и с удивлением понимает, что может их называть по именам. Вот Хоменки – пологий, самый долгий и покатый холм раскинулся направо, у его основания – клуб и школа, а дальше дорога вдоль оврага, и где-то там живёт тётя Валя. А холм уходит всё вверх, по его склону ходят тёте-Валины коровы, чёрная и рыжая, Зорька и Ночка, а кончается холм залысиной – полем.

Ко́шачий городок – это вон там, значит: дорога поворачивает от церкви влево, круто поднимается вверх, и отсюда видно, какая она жёлтая и пыльная. Это туда улетают бешеные лесовозы. Почему ко́шачий, а не коша́чий? Почему городок? Непонятно. И не объяснит же никто.

Река петляет через всю деревню, смаргивает серебром на солнце. Домиков на берегах не видно, только круглые шарики ив у самой воды. И видно мальчишек ниже по течению. Из протоки торчит круглый камень, они залезают на него и прыскают в воду. Жара, брызги. Лето.

А это дорога, по которой идти к бабе Манефе. Овечий ру́чей – где же он? Там, что ли, где кончаются огороды, у самого подножья мрачного и лесистого холма? Жу щурится, и кажется, что разбирает треугольную низенькую крышу – купальню. А может, только хочется разбирать.

А вот и четвёртый холм – к погосту и Палкино. Совсем тёмный, совсем лесистый, глухой. Безымянный, или просто Жу не знает, как он называется. Надо будет спросить у Манефы. Только бы не забыть и спросить.

А между ними – согра. Жу смотрит туда до рези в глазах, но не видит ничего, совсем ничего – только зелёное море деревьев, только лес.

Ветер гуляет в колокольне больше, чем на улице, и Жу чувствует, что только здесь начинает дышать. Здесь, где никто не смотрит и не видит. Не видит и не оценивает. Не оценивает и не пытается поменять. Хочется только смотреть вокруг и впитывать всю эту красоту. Если бы уметь, всё это стоило бы нарисовать. И глубокий зелёный по берегам. И искристый на тёмном, серебро на булате – реку. И светлый, лёгкий – лысые холмы на правом берегу. И тяжёлый, почти чёрный – лесистые на левом. Сирень ещё, было бы неплохо добавить сирень в садах – фиолетовые свечки воткнулись в прозрачное небо. И ещё жёлтые точки кувшинок в тени реки, в затонах. И мальчишек – белые, незагорелые на сером камне. Камень горбатит спину, как кит, держит на себе раскрасневшиеся мальчишечьи пятки.

И вдруг – будто что-то прилетело снизу. Жу вздрагивает всем телом и опускает глаза: безумная Альбина стоит на церковном дворе и сверлит Жу недобрым взглядом. Снизу вверх – прямо на колокольню. Пробивной взгляд, лазерный.

Кровь ухает – Жу отпрядывает от перил. Людей позовёт, полицию вызовет? Жу дёргается к лестнице и стремглав несётся вниз. Пакет с банкой с размаху хлопает по бедру, норовит шарахнуть о балясины. Но Жу о нём не думает, прыгает через ступеньки, держась за перила, забыв и о занозах, и о гадких голубях: главное, успеть, главное, убежать.

Вываливается в притвор, в подслеповатую мглу церкви. Вот уже – дверь, свобода.