«Колыбель» Победы - Герман Романов

Сказать яснее было невозможно – и так понятно, что прибудет снова армейский комиссар Мехлис, но вот расстрел, возможно, перед строем, уже просто неминуем. Так что прорыв врага к заливу и отступление наших войск для него самого равнозначны смерти.

– Силы противника установлены следующие – 26‐й армейский корпус в составе 61‐й и 217‐й пехотных дивизий. Кроме того, 254‐я дивизия из 38‐го, штаб корпуса с 58‐й дивизией в районе Тарту против войск Шумилова. На подходе 41‐й моторизованный корпус Рейнгардта – 1‐я и 6‐я танковые, плюс 36‐я моторизованная дивизии. В тылу вражеской группировки охранная 207‐я дивизия, и, возможно, могут быть переброшены до двух дивизий пехоты. И это все, что фашисты могут двинуть на вас, думаю, подкреплений не будет, не до того врагу станет в конце месяца.

Ватутин остановился, задумчиво глядя на карту. Собенников прикинул – силы примерно равные, но его армия в обороне. Сумел же Гловацкий подготовить Псковско-Островский УР, неужели он сам такого не сможет?! Нет, таким шансом реабилитироваться он обязательно должен воспользоваться, другого не будет. Армия не фронт, дивизии и бригады под личный контроль возьмет сразу же, будет укреплять позиции днем и ночью, пока прочная оборона не будет создана везде, несколько линий.

– Для организации обороны и «огневых мешков» позавчера отправлена группа командиров из 11‐й армии, с заместителем начальника артиллерии полковником Петровым. Она пока в вашем полном распоряжении, вы можете рассчитывать на нашу дальнейшую помощь! Перекрыть все направления, что могут быть опасны. – Ватутин промедлил одну минуту, карандашом сделал отметки на карте, задумался и добавил:

– Вашу 8‐ю армию будет поддерживать авиация Балтийского флота, а приморский фланг корабли. Приказы уже отданы маршалом Ворошиловым, все вопросы согласуйте с вице-адмиралом Трибуцем в Таллине, куда через час и вылетите. Ваш командный пункт в столице Эстонии, задействуйте все местные средства и силы. Учтите, засоренность антисоветским элементом там порядочная, шпионаж и диверсанты повсюду, а потому с прифронтовой полосы выселить все население с хуторов! Части НКВД есть, подкрепление им будет! Действуйте решительно и жестко – но Эстония должна остаться Советской! Вам все понятно, Петр Петрович?!

– Так точно, Николай Федорович! Места знакомые, сил достаточно. Мы остановим немцев! Тем более что армия стала намного сильнее, чем раньше. Хотя в ней танков значительно поубавилось.

– Будут вам танки, кроме 21‐й бригады еще, возможно, получите две-три роты тяжелых КВ. Как подвижному средству усиления обороны им цены нет. И вот еще что, Петр Петрович… Назначить вас на должность командарма 8‐й настоятельно попросил генерал Гловацкий, хотя руководство считало иначе. Я сказал вам это, чтобы между нами не было недомолвок…

Командующий 11‐й армией генерал-лейтенант Гловацкий

Псков

– Уходят танки, колонны машин потянулись на запад и юг. Ты прямо пророк, Николай Михайлович! Ой, накурил как, хоть топор вешай! А чего ты хмурый? Сердце болит? Так лечись! И сиди, не вставай – виделись сегодня и руки друг другу пожали! Прихватило? Вон за грудь держишься!

– Поздно пить боржоми, когда почки отвалились, сказал один знакомый доктор больному, – мрачно пошутил Гловацкий, а Ворошилов хмыкнул и следом задорно рассмеялся.

«Хорошее настроение у старика, хотя какой он, на хрен, старик, 60 лет только исполнилось. Задорный живчик, энергия прямо бьет ключом. С таким горы свернуть можно. А его чуть ли не дебилом выставляли историки – как же, кавалерист тупой, «творец 1‐й конной». Да он такие проблемы сейчас на раз-два решает, на которых любой повесится с тоски. И ответственность на нем колоссальная, как ни крути, а ведь жизнерадостен, мотается как челнок между Питером и Псковом, дела ухитряется при этом решать. Вот съездил в войска, побывал под обстрелом и радуется», – плохое настроение накатывало приливной волной, и Гловацкий потянулся за очередной папиросой.

– Так, не нравится мне твое состояние сегодня. – Маршал взял стул и, повернув его спинкой, уселся верхом, как на лошадь. – Врача позвать? Ту милую женщину, что тебя лечит?

– От смерти лекарства нет, Климент Ефремович, я ее у себя за спиной чую. Это без шуток! Не от сердца, от свинца помру, везти мне бесконечно не может. Немцев бы разбить и от Пскова откинуть! Смешать здесь блицкриг, обанкротить. Вот и начнут сюда дивизии перебрасывать, значит, и на Киев с Москвою натиск ослабнет! Победим, в конце концов, этих уродов, вопрос тут в цене да во времени. Но если война не четыре года продлится, а три с гаком, то все не зря было. Так что вломим мы им здесь по первое число, товарищ маршал Советского Союза, иначе мне жить незачем…

– А почему четыре года войны? Нет, что победим, тут я не сомневаюсь, но срок больно большой выходит!

– В прошлой войне они против всех сражались четыре года, а сейчас на фашистов вся Европа работает! Уже раздавили бы нас, живи мы при царе. А так у нас пятилетки были, заводы построили и товарищ Сталин. Вломим им, но тяжко будет. Жилы надрывать станем…

– Так, значит… – Ворошилов пристально посмотрел в глаза Гловацкому – тот взгляда не отвел, только кривая улыбка застыла на обезображенном лице. – Давай по-простому общаться, Николай Михалыч, на «ты», по-товарищески. Когда наедине, то забудь про эти петлицы с большою звездою. Верю, такие ты сам выслужишь, еще мною командовать будешь.

– Эти бы слова, да кому-то в уши…

Ворошилов ухмыльнулся, встал со стула, подошел к шкафчику. Достал бутылку красного вина, сталинского подарка, два граненых стакана. Щедро плеснул в них терпкой красной жидкости – аромат вина стал ощущаться даже в прокуренном кабинете.

– На вот лекарство! Тебе сам маршал налил, кто в такое поверит?! Еще будешь внукам рассказывать!

«Блин, психотерапевт доморощенный! А ведь правильно делает, верно, так хандру и выводят, не только под угрозой расстрела». – Гловацкий глотнул вина – такого раньше ему никогда не приходилось пить, не для продажи оно, для души. Через минуту вроде отпустило в груди, а то давило изрядно.

– Совсем иной коленкор, а то бледный был, как вата!

Гловацкий помимо собственной воли рассмеялся, вспомнив историю с ватой и марлей, что всего две недели тому назад произошла, но как давно это было. Ворошилов удивленно выгнул брови, задумчиво и вроде как обиженно посмотрел, и генерал сквозь смех стал рассказывать:

– Числа пятого произошло, Климент Ефремович. Сам знаешь, что у баб определенные дни есть, критические, так сказать, в довольствии марля и вата на то не предусмотрены. Кстати, как и бумага для подтирки у всех – маета в частях сплошная. Вроде мелочи, а неудобств массу составляют. Так вот – у нас на складах только для медицины, и то очень мало. Я в окружком звоню – помогите, чем сможете! Как женщине-хирургу операцию делать, если из нее кровища прет, как из раны? Наутро молодой инструктор в страхе превеликом прибыл – почудилось им, что не просьба то, а приказ мой, за неисполнение которого, сам понимаешь…