Дебри - Владимир Иванович Клипель

Встретите его ребят, пусть едут, не задерживаются. А я дождусь. Все равно, народу много, лодка перегружена. Быстрее доберетесь. Захотите, там в Канихезе дождетесь меня, а нет — езжайте домой одни. А я так не привык.

— Что ж, если решили, то добро. С его ребятами и вернетесь, я им скажу…

Все сидели уже в лодке, ждали Федора Михайловича.

— Долго он еще там будет канителиться? — нетерпеливо спросил Алексей, увидев, что Шмаков возвращается один.

— Он остается. Поехали! — сказал Шмаков. — Без Павла Тимофеевича возвращаться не хочет.

— Мудрит старик, — хмуро заметил Миша. — Ну, этот — старый секач, в тайге он как дома.

— Погоди, как так? — не сразу нашелся Иван. — Один там, другой здесь. Нет, это не дело!

— Хочешь, оставайся и ты, — сказал Шмаков. — Вдвоем веселее будет.

— И останусь! — схватив свой мешок, Иван выскочил из лодки на берег.

— Чего там торговаться! Хотят, пусть посидят, позагорают, — ворчливо сказал Алексей. Оттолкнувшись веслом от берега, он дернул заводной шнур.

Приходу Ивана Федор Михайлович не удивился, не обрадовался.

— Ехали бы. Время только потеряете.

— Ничего, не горит. Днем позже, днем раньше вернусь — одинаково… Будем ждать его ребят или двинем берегом? Тут недалеко.

— Чего ждать? Маленько ветерок росу обобьет — пойдем. Там и дождемся. Вместе.

Солнце поднялось уже высоко, когда они по залому перебрались на другую сторону Канихезы. Бодро пошумливал ветер в лесу, ершил воду. Федор Михайлович шел впереди, лавируя между деревьями и зарослями таволожника, порой совсем скрываясь в высоком кустарнике и травах. По расчетам путников, до балагана было километра четыре, но шли они туда часа три и порядком намучились. Павла Тимофеевича на месте не оказалось, но вещи лежали под палаткой, значит — далеко не ушел.

— Умотался куда-то, — ворчливо сказал Федор Михайлович. — Чаю вскипятить, что ли. Все равно делать нечего.

— Я вскипячу, — поднялся Иван. — Сидите.

— Что толку сидеть? Пока костер разводишь, я пройдусь, может сушинку где пригляжу. Возможно, ночевать будем, дрова пригодятся.

Вернулся Федор Михайлович минут через двадцать.

— Видать, на сопочку подался наш Павел Тимофеевич. Туда след потянул. Тут сразу за березняком марь, след хорошо заметно.

Они отдохнули, пообедали, успели немного вздремнуть. Часов в шесть до них донеслось журчание рульмотора. Снизу по реке кто-то поднимался на лодке. Подъехали сыновья Павла Тимофеевича — Вася и старший — Петр.

— А где отец? — сразу спросили они.

— Сами ждем. Ушел с утра, должон вот-вот подойти. Как там, наших встретили?

— Давно. К поселку, наверное, подходят. Вниз быстро.

Ребята пили чай — с дороги притомились, когда неподалеку раздался выстрел.

— Вот и хозяин жалует, — сказал Федор Михайлович. — В кого это он мог палить, в рябчика, что ли?

Они посидели минут десять, прислушиваясь, но Павел Тимофеевич не показывался.

— Долго что-то нету. Может, что случилось? — забеспокоился Вася.

— Вы говорили, след есть, — поднялся Иван. — Не пройти ли навстречу!

Федор Михайлович уверенно повел за собой остальных. Они наткнулись на Павла Тимофеевича сразу, как только вошли в березняк.

— Батя! — вскрикнул Вася, бросаясь к отцу. — Что с тобой?

Павел Тимофеевич лежал без признаков жизни. Федор Михайлович обошел вокруг, пытаясь по следам разгадать, что здесь произошло. Иван присел на колено, взял руку Павла Тимофеевича, но пульс не прощупывался: не было навыка в таких делах. Тогда он легонько надавил пальцами на сонные артерии и тут еле ощутимо, редкими толчками, отозвался ток крови. Иван приподнял ему голову, уложил поудобнее и стал осторожно массировать руки, левую сторону груди. Землистая синева постепенно сходила с лица Павла Тимофеевича, он вздохнул. Потом открыл глаза и какое-то время непонимающе глядел перед собой.

— Молчите! — приказал Иван. — Говорить будем потом. Все в порядке.

Сыновья хотели перенести отца на табор, но Иван не позволил: рано, нужен абсолютный покой. Никто ему не возразил. Федор Михайлович вздохнул: как душа моя чуяла… Зная, что после сердечного приступа ходить больному нельзя, Иван отправил молодых на табор, чтобы они там сделали носилки. Федор Михайлович ушел с ними.

Иван сидел подле больного, обмахивая его веткой от комаров. Вдруг Павел Тимофеевич беспокойно закосил глазами. Иван догадался, подвинул ему под руку мешок и ружье. Ощупав пальцами завязку, старик успокоился и поманил к себе Ивана.

— Нашел я ее все-таки, — шепнул ой. — Плантацию…

— Потом расскажете. Лежите!

Павел Тимофеевич устало закрыл глаза.

Две недели, как Иван вернулся с корневки. Соскучившись по семье, он целыми днями не покидал квартиры. Отдых отдыхом, но и без людей скучно. Вот почему, когда пришел конец отпуска, он явился на работу с радостью. За все эти дни он ничего не слышал о своих компаньонах. Как сошли с поезда, так и с концом. Расстались без сожаления, без изъявления дружеских чувств.

Однажды, идя с работы, он встретил приятеля.

Броско, ярко цвели газоны красно-желтыми головками астр, гвоздик, полыхали языками каинов.

— Слышал, слышал о твоих успехах! — начал приятель, крепко тиская руку Ивану. — Раньше всех целую семью нашел, опытного корневщика обскакал.

— Что толку? Они меня потом вдвое обошли!

— Ничего. На первый раз и это неплохо! Урок! Да, — внезапно спохватился он, — читал? Вот это находка! Не то что у вас!

Он развернул краевую газету. В короткой информации говорилось:

«Иман. 5 сентября. (Собств. кор.) Начинают возвращаться таежные следопыты. На днях отделением заготконторы принята первая партия женьшеня. Среди корней один небывалой величины — двести семьдесят граммов. Сдали эту находку сыновья опытного корневщика Павла Тимофеевича Будкова. Наш корреспондент связался по телефону с промысловиком, который в связи с болезнью находится в поселковой больнице. Павел Тимофеевич выразил надежду, что это не последняя его находка. Пусть, сказал он, найденный им корень пойдет на лекарство для фронтовиков, потерявших здоровье в годы Великой Отечественной войны.

По свидетельству специалистов, находка представляет большой интерес, так как подобной величины корни за последнее десятилетие не встречались. Заготконтора приняла корень первым сортом».

Иван не мог сдержать улыбки, читая это сообщение. Старик правильно рассудил. Фронтовое братство не на год-два, а на всю жизнь. Хорошо все-таки, что они вернулись за ним. Сыновья могли не найти его, и тогда этот корень стал бы последним его корнем. И все-таки как нелепо получается. Почему не хватило мужества отказать дрянному человеку? Нет, потащил Алексея в тайгу, хотя знал, кого ведет. Да, если б не кража лодки, если бы хамство Алексея сразу получило от них дружный отпор, если бы в каждом из них было побольше внимания, чуткости к тому, кто рядом, глядишь, все могло быть иначе.

— Ты что, знал его?

— Знаком. Корневали вместе. На обратном пути он было отделился, и этот корень чуть