Светлые воды Тыми - Семён Михайлович Бытовой

отставать. Он закачался, передние ноги у него подкосились и, едва он успел подогнуть их, как грохнулся наземь. Иван Федорович выскочил из оморочки. Я побежал за ним.

Изюбр еще был жив. При виде людей он высвободил из-под себя переднюю ногу и попытался ударить копытом, но движения оленя уже были слабыми и беспомощными.

Он глядел на нас большим выпуклым глазом, полным мольбы и отчаяния, но с каждой минутой глаз его тускнел и вскоре стал неподвижным, стеклянным.

Пока изюбр еще не истек кровью, Иван Федорович выхватил из-за пояса небольшой острый топорик и вырубил молодые рога вместе с лобной костью. Он тут же туго забинтовал их снизу марлей и положил в прохладную траву.

— Сбегай, паря, за ведром! — попросил меня Нечебуренко.

Я побежал к оморочке, схватил ведро, зачерпнул светлой воды из Алги. Иван Федорович уже разводил костер.

Пока разгорается огонь, мы садимся покурить.

— Хорошие панты? — спрашиваю я.

— После увидим, когда заварим, — отвечает Иван Федорович, — а с виду ничего. Отвилки добрые и на каждом отвилке по пяти ростиней. Да и весом взяли — килограммов на шесть потянут.

— Первый сорт?

Иван Федорович улыбается.

— Сняли-то первым сортом, а как плохо заварим, то пойдут и в третий...

Эти слова возбудили у меня еще большее любопытство. Мне стало казаться, что и костер горит плохо, и вода слишком медленно закипает в ведре. Я ведь знал еще раньше, что заварить панты — дело очень сложное и тонкое. Здесь нельзя прозевать ни минуты, чтобы не переварить нежные рога и не дать тончайшей шелковистой кожице лопнуть. Если хоть где-нибудь появится трещина, то дорогая кровь вытечет, и тогда такие испорченные панты уже никуда не годятся.

Существует несколько способов заварки пантов, но самый простой и надежный — корейский способ, которым до сих пор пользуются наши пантовары.

Иван Федорович бросил в ведро плитку кирпичного чаю. Он немного раскидал костер, чтобы огонь не был таким жарким, а когда чай распустился и вода стала вяжущей, но еще не закипела, он окунул панты и тут же быстро вынул, сдувая с них пар и тщательно осматривая, не лопнула ли на молодых рогах тонкая кожица.

Убедившись, что все в порядке, он снова на мгновение окунул их. Четыре раза он таким образом заваривал панты, а когда они немного остыли, в нескольких местах наколол их иголкой. Кровь через проколы не проступила — значит, первоначальная заварка прошла хорошо. По тому, с каким напряжением Иван Федорович проделывал это, можно было судить, что самое главное в процессе заварки — это уловить тот миг, когда вода дошла до кипения, но еще не закипела. Очень крутой кипяток запечет, но не заварит кровь, а нежную кожицу на пантах прорвет.

Иван Федорович подвесил панты на ветку ильмы.

— Так они должны висеть четыре часа на холодке, а потом опять заварим, но уже покрепче, — сказал он. — А теперь малость и поспать можно.

Было четыре часа утра. На горизонте уже обозначилась розовая полоска близкой зари. В лесу было прохладно. Мы легли у самого костра.

Разбудил нас восход. Тихая Алга уже сверкала под лучами встающего солнца. Лес дышал утренней свежестью. Мы вскипятили чай, позавтракали, и ровно без четверти восемь Иван Федорович снова подвесил над огнем ведро. Он и на этот раз не дал круто закипеть воде, а когда она едва тронулась, то снова принялся заваривать панты. Теперь он держал их в ведре минуты две-три, после чего вынул, дал им остыть и снова погрузил в воду. Так, с короткими перерывами, он заваривал их почти час и после вновь на четыре часа подвесил их на холодок. Несколько раз он прокалывал панты иголкой, но кровь нигде не просачивалась.

Третью заварку он произвел уже в полдень. Когда вынул панты из густой, клейкой воды, то долго осматривал их.

— Ну, как будто хорошо заварились, — сказал он не очень решительно, словно еще не был в этом уверен. — Нужно, чтобы кровь заварилась не сразу, а как бы слоями — сперва верхний слой, потом средний, а дальше уж вся до конца.

— Ради такого случая, Иван Федорович, можно выпить по маленькой, — сказал я, доставая бутылку.

— Что ж, паря, по маленькой, пожалуй, можно...

Не успели мы чокнуться, как в пяти шагах от нашего привала зашумели кусты. Иван Федорович инстинктивно схватил ружье, вскинул его и стал ждать. Из зарослей, весь вымокший от росы, с сияющим, счастливым лицом показался Василий Карпович Дынгай.

— Эх, напугал, паря! — сказал Нечебуренко. — А я ведь чуть уж курок не спустил...

— Зачем в человека стрелять, — разве в тайге зверей мало? — смеялся Дынгай. — Шел, понимаешь, берегом Алги, вдруг ветер дымок принес. Понял, что панты заваривают. Давай, думаю, схожу, узнаю, как нынче охота на изюбра — есть, нет ли? — Он подошел к висевшим на ильме пантам, внимательно осмотрел их со всех сторон. — Однако, не худо заварил, да и панты ладные...

— Куда путь держишь? — спросил Иван Федорович, очень довольный, что встретился со старым другом.

— На свои солонцы, куда же?

— А мы уже отстрелялись.

— А ты, паря, уже успел с Иваном Федоровичем за изюбром сходить? — обратился ко мне Дынгай.

— Успел, Василий Карпович. Как вернулся в Ключевую, через несколько дней увязался за охотником.

— А со мной на солонцы пойдешь?

— А далече они, солонцы твои?

— Конечно, за изюбром близко не ходят, — сказал нанаец. — До Таланджы километров десять, а там у меня оморочка припрятана...

— Ладно, Василий Карпович, подумаю, а пока садись, выпьем в честь нашей встречи...

— Это, однако, можно, — весело согласился он, как всегда, веселым голосом...

3

Остаться с нами ночевать Дынгай не захотел. Он тоже дорожил каждым днем, чтобы не упустить время первой пантовки. Он очень звал меня с собой, говорил, что Таланджа красивая река, а на солонцах охота на изюбра не менее интересна, чем на Алге.

— Хорошие у меня там солонцы есть, я их еще с осени приготовил, поедем...

И я согласился.

Тепло простившись с Иваном Федоровичем,