Судья и историк. Размышления на полях процесса Софри - Карло Гинзбург

Почему сцена с уходящими Софри и Гуельфи непременно является нереалистичной, неясно: в конце концов выясняется, что большая часть руководителей национальных отделений «Лотта континуа» в тот день в Пизе отсутствовала. Автор мотивировочной части приговора замечает, что Софри и остальные «появлялись поочередно» (точнее, девять свидетелей упоминают в общей сложности пятнадцать имен): хитрое замечание, которое подводит к мысли о предварительной договоренности (Sent., с. 540). Впрочем, если они все там находились, то их поочередное упоминание оказывалось неизбежным. Важно, впрочем, обратить внимание на вывод из только что приведенного фрагмента: «дополнительный доказательный элемент». Первым элементом, предполагаю, служат заявления Марино. Следовательно, сама возможность того, что Софри и Марино могли переговорить, доказывает, что они действительно это сделали. Эта очередная грубая логическая оплошность основывается на предпосылке, что сформулированная свидетелями защиты реконструкция событий, положим, не то чтобы неточна, но является ошибочной («ошибочно отражает реальность»). Эта предпосылка доказана мнимым образом или не доказана вовсе. Достаточно одного примера.

Свидетель Ладзерини, описав манифестацию в Пизе («Мы сосредоточились около вокзала, оттуда прошли по корсо Италиа и пришли, перейдя мост через Арно, к площади Сан Сильвестро…»), произнес запрещенное слово «шествие» («Во время шествия моросило»); следом он даже начал говорить о «сильном… дожде», прошедшем ближе к концу митинга. По этой причине автор приговора немедленно опознал в нем ненадежного свидетеля (Sent., с. 618–619). Однако Ладзерини объявил, что 17 мая 1972 г. около 12:25 встретил в Массе, где он жил и продолжает жить, Овидио Бомпресси: это свидетельство хотя и не составляет алиби в точном смысле слова, но делает неправдоподобным то обстоятельство, что в 9:15 того же самого дня Бомпресси находился на улице Керубини в Милане и убил там Калабрези (Sent., с. 617). Итак, Ладзерини говорил (читаем мы в мотивировочной части приговора, с. 619–620) о «событии, о шествии в Пизе, которого не было», и это составляет «еще один аргумент против Бомпресси». И хотя шествие в Пизе не является «в случае подсудимого Бомпресси существенным, следует заметить, что это обстоятельство доказывает наличие связи между свидетелями Бомпресси и (многочисленными) свидетелями, вызванными подсудимым Софри и также сообщившими об этом не имевшем места в действительности факте. И если есть связь между свидетелями обоих подсудимых… то очевидно, что дело идет уже не о безуспешной демонстрации собственной невиновности посредством реализации права на защиту с помощью доказательств, а мы имеем дело с усилиями, направленными на то, чтобы уклониться от уголовной ответственности».

И вновь, читая эти строки, трудно не подумать о стратегии судей в процессах о колдовстве: об одном из тех дел, во время которых на основании одного-единственного признания к делу привлекали всех жителей той или иной деревни. Начинаешь подозревать, что не только все свидетели защиты, но и все бывшие активисты «Лотта континуа» из Пизы и Массы рисковали привлечением к ответственности за дачу ложных показаний или еще чем-то похуже. Я не ставлю под сомнение добросовестность членов суда, но мне кажется, что в данном случае границы разумности оказались оставлены далеко позади. Делать железные выводы из неочевидной предпосылки всегда опасно. Уверенное утверждение, что шествие в Пизе «не имело места в действительности», контрастирует с осторожными словами на прениях того же доктора Тронки – свидетеля, надежность которого высоко оценил автор мотивировочной части договора.

«Заявления, не оставляющие сомнений в том, что никакого шествия не было», – комментирует автор приговора (с. 553). Сослагательное наклонение и слова «мне не кажется», которые я выделил курсивом, как представляется, напротив, указывают на изначальную неуверенность, разрешившуюся затем благодаря различению между «плотными группами» и «шествием». В любом случае различение такого рода подразумевает continuum, временную длительность, а не чистую альтернативу, подобную несходству между мужчиной и женщиной, сидевшими за рулем (я не выхожу здесь за пределы нашего процесса; гермафродитов я исключаю для удобства аргументации). Считать умышленным всякое свидетельское упоминание о шествии поистине кажется неоправданным. На самом деле показания участников митинга (включая Марино, на следствии говорившего о «внушительной манифестации») позволяют заключить, что в тот день в Пизе шествие все же состоялось. Но даже возможное отсутствие «настоящего» шествия (пользуясь словами доктора Тронки) не доказывает, что Софри встречался с Марино после митинга у входа в один из баров, дабы за несколько минут убедить его отправиться в Милан и убить Калабрези.

Что же касается поздравлений, якобы адресованных Софри Марино на площади дельи Аранчи в Массе 20 мая 1972 г., то о них можно долго не рассуждать. Софри вспомнил об одном эпизоде, подтвержденном также двумя свидетелями (Пеголло и Тоньини) и произошедшем непосредственно перед митингом: доктор Костантино, в то время руководитель политического отдела полиции Массы, потребовал от него не говорить о Калабрези. На прениях Костантино подтвердил, что встретил Софри по окончании манифестации. О предупреждении, сделанном прежде, он, напротив, рассуждал с большой неуверенностью: «Председатель, может быть… впрочем, честно говоря, я не могу уверенно говорить об этом. Быть может, до митинга я обменялся с ним парой реплик, но… После я его прекрасно помню, но прежде, честно говоря, нет. То есть я не могу этого исключать. Я не помню, как он… Мне кажется, нет. Мне кажется, нет. Впрочем, я не могу этого исключать… Я считаю, что можно это исключить, так как предупреждения мы уже сделали прежде в квестуре. И мы получили максимальные гарантии. То есть я не помню, господин председатель. Быть может, но мне, впрочем, так не кажется».