Судья и историк. Размышления на полях процесса Софри - Карло Гинзбург

На основе подобных рассуждений, как мы помним, всякого грабителя ростом 1 м 80 см, замешанного в налетах, о которых рассказывал Марино, следовало отождествлять с Бомпресси, а всякого грабителя в очках – с Педраццини. «Если источник один, – гласит мотивировочная часть приговора, – то метод [оценки доказательств] будет более строгим и надлежит рассмотреть все аспекты без исключения».

Мы неизбежно возвращаемся к уникальности источника доказательства, т.е. к надежности свидетельств Марино. С абстрактной точки зрения тезис автора мотивировочной части приговора справедлив: «Доказательство… всегда имеет одинаковую силу… базируется ли оно на вещественном доказательстве материального, документального, критического или репрезентативного характера». Тем не менее в конкретных случаях разные источники отвечают на одинаковые вопросы по-разному (и в разной мере их исчерпывают). Безусловно, это верно для историков: жизни святых сообщают драгоценные подробности по истории сельской местности в позднем Средневековье, однако они не могут заменить поместные книги, сохранившие для нас, между прочим, имя Бодо (см. выше главу XVIII). Впрочем, если я не ошибаюсь, судьи также сталкиваются с аналогичными трудностями. В процессе, который мы обсуждаем, возможность проверить заявления Марино по ряду ключевых пунктов – орудие преступления, например, – отсутствует из-за исчезновения улик. Автор мотивировочной части приговора намекает, что криминалисты провели всестороннюю проверку пули и пришли к недвусмысленным выводам. На самом деле вопрос куда более сложен. Марино утверждал, что Бомпресси использовал длинноствольный пистолет «Смит & Вессон» (который, согласно приговору, происходил из запасов оружия, украденного из туринского магазина «Марко Леоне»). «Опытные и достойные доверия специалисты, проведя две официальные технические экспертизы», пришли к выводу, что ширина следов от пули и ход ее нареза совместимы только с двумя типами пистолетов: «Смит & Вессон 38 special» и «Хопкинс & Аллен» (Sent., с. 317). Оба эксперта решительно высказались в пользу первой марки. Впрочем, защита запросила, можно ли сделать вывод о длине пистолетного ствола (и, следовательно, о соответствующей модели), отталкиваясь от несгоревших остатков пороха на пуле. Один из экспертов, инженер Сальца, не исключил этого, но дал ясно понять, что невозможность провести дополнительный анализ пули мешает прийти здесь к однозначному заключению:

Автор мотивировочной части приговора замечает, что пистолет, который использовался при совершении преступления, «очевидным образом, надлежало уничтожить после покушения (минимальная предосторожность, которую можно ожидать от тех, кто убивает комиссара полиции)» (Sent., с. 317). Справедливейшее умозаключение. Поистине достойно порицания, что тем временем также оказались уничтожены пуля, вылетевшая из того самого пистолета, простреленная этой пулей одежда и машина, уехавшая вместе с теми, кто стрелял из упомянутого пистолета.

Как мы видели, с точки зрения суда все это не имеет никакого процессуального значения. Перед нами гипербола, сопоставимая с символом веры («Я верую в тебя, Марино, столь сильно, что ради твоих слов я готов отказаться от всех улик в мире»). Мы ожидали бы от приговора по делу об убийстве более трезвого подхода.

ж) Надежность показаний Марино: женщина за рулем. Если именно Марино вел «ФИАТ-125», то почему многие очевидцы разглядели за рулем женщину? Это отнюдь не второстепенное расхождение в мотивировочной части приговора обсуждалось чрезвычайно поспешным образом, притом что в других случаях автору документа было свойственно неудержимое многословие (с. 407–414: см. также выше главу XV, пункт д). Даль Пива и Паппини, например, утверждали, что машину вела женщина, но их сочли недостойными доверия по следующим причинам. Даль Пива в зале суда заявила, что заметила, как два человека вышли из «ФИАТа-125» и направились к «Альфа Ромео Джулиа»; в этот момент, сказала она, «я опустила голову, подняла ее и больше уже никого не видела». Восемнадцатью годами ранее, сразу после покушения, она, наоборот, утверждала, что видела двоих людей, которые сели в «Джулиа»: «Противоречие настолько непримиримое, – гласит мотивировочная часть приговора, – что заставляет задуматься о качестве всех показаний вместе взятых» (Sent., с. 409). Между тем эти показания содержали, как мы помним, подробное описание телосложения и одежды женщины, сидевшей за рулем «ФИАТа-125». Паппини, напротив, был убежден, что автомобиль вела именно женщина, учитывая, что у нее были длинные волосы. Его сочли ненадежным свидетелем потому, что он дальтоник: деталь, безусловно, сводившая на нет его замечание о (каштановом) цвете, чего нельзя, однако, сказать о его словах про длину волос.

Свидетельство Ньяппи, наоборот, по мнению суда, доверия достойно. Он рассказал о «длинных» и «слегка волнистых» волосах («ну, не знаю, как у женщин»), которые «были темными (очень темными)». Это наблюдение привело его к мысли, что за рулем машины участников покушения сидела женщина или же «капеллоне». Автор мотивировочной части приговора комментирует: «Марино на прениях (л. 127–128), прежде чем Ньяппи дал показания, заявил, что в то время носил „длинные волосы, очень длинные, типа копны“, „объем“ которых порой „увеличивался“ и они слегка „вились“ (см. с. 2180)» (Sent., с. 413).

Я уже кратко указывал выше (глава XV, пункт д) на фрагмент, в котором Марино на прениях описывал собственные волосы как «копну». Впрочем, эти слова служили частью сложноустроенного диалога из вопросов (председателя суда) и ответов (Марино), который имеет смысл привести далее.