Цветы всегда молчат - Яся Белая

– Ну так я хочу.

– П-про-с-с-ти-т-те, ч-что я заи-и-к-ка-а-юсь…

– Глупый! Глупый! Но какой же вы глупый! – вскричала она и, потянувшись к нему, поцеловала в губы.

Он же отозвался, сильнее обнимая ее. Тоненькая талия Джози изогнулась под его руками, как стебелек цветка.

Он переключился на ее личико. Она млела и таяла от этих ласк. Он подхватил ее и усадил на стол. Сегодня они избавляли друг друга от одежды медленно. Он зацеловывал каждый открывающийся сантиметр ее кожи, ее пальчики порхали по его телу. Их ласки становились все более чувственными.

– Ричард! Ричард! О, привяжите меня!

Он завел ей руки за голову и привязал снятым с ее же шейки шелковым платком к массивной ручке шкафа за ними. Она сладостно изогнулась. Ее розовые соски уставились вверх. Он вошел, заставив ее судорожно вздохнуть, и начал размеренно двигаться, скользя ладонями по идеальным изгибам ее хрупкого тела. В этот раз нежность, смешиваясь со страстью, пьянила их обоих, унося к вершинам наслаждения… Но Джози не могла понять, почему его поцелуи горчат обреченностью, а ласки похожи на истерику. Толчки становились все порывистее, судорожнее. Она кожей ощущала странную безнадежность, исходившую от него. И, как в том сне, где он был раненым, старалась целовать его все нежнее… Но это почему-то не укрощало, а лишь будило его ярость.

Пика они достигли вместе. Он убрал путы, лизнул линии, оставшиеся на запястьях, привлек к себе. Некоторое время они не шевелились. Потом Ричард заговорил:

– Вы сегодня были невероятно щедры.

– Это потому, что вы плачете, там, внутри… – она приложила ладошку к его груди.

Он перехватил ее руку и поцеловал.

– Это называется эмпатией, Джози, – губы перебрались на ее шейку, заставляя подставляться под ласки, – умение чувствовать партнера. Вы – чудо, любовь моя!

Наконец они разомкнули объятия и стали одевать друг друга, что оказалось сложнее, чем раздевать.

– Когда вы говорили про цветы, вы забыли про гибискус… Я видела его в саду у вашей тетушки… – наконец, вернувшись к шитью, сказала Джози.

– О, этот цветок во многих традициях обозначает совершенство… – тут же отозвался Ричард.

– Тогда, – задирая хорошенький носик, промолвила Джози, – я требую, чтобы вы отныне звали меня Гибискусом.

Ричард нежно улыбнулся и ответил с шутливым поклоном:

– Слушаюсь и повинуюсь. – И тут же добавил, будто спохватившись: – Пока вы спали, принесли письмо. Нас приглашают на свадьбу к одному моему другу…

– О! – обрадованно закричала Джози и захлопала в ладоши: – Мы едем! Едем! Едем!

– Ну, конечно же, – улыбнулся Ричард. – Вам понравиться Лланруст в это время года…

Северный Уэльс, вольный город Лланруст, 1878 год

То была небольшая комната с окнами от пола до потолка. Мифэнви стояла и смотрела сейчас в одно из них, наблюдая за перемигиванием звезд.

Колдер подошел сзади и положил ей ладони на плечи. Сегодня его невеста надела удивительно шедшее ей светло-зеленое переливчатое платье с декольте. И Колдер готов был расцеловать модисток, сшивших этот наряд: ведь он мог любоваться шейкой, ключицами, плечами… и веснушками.

Мифэнви недовольно сбросила его руки, обернулась и посмотрела строго.

– Не смейте подходить ко мне, а уж тем более касаться! – строго и холодно проговорила она. – Я склонна подозревать вас в сговоре с моим отцом.

Колдер сложил руки на груди и ухмыльнулся:

– Вот как, а я-то думал, вы будете мне благодарны. Он же намеревался отдать вас за первого встречного.

– Вы хуже первого встречного, потому что знаете мои обстоятельства, – ее щеки и глаза горели от гнева. – Поэтому логично предположить, что вы все могли просчитать.

– Вас послушаешь – так я и смерть Пола подстроил! – в сердцах воскликнул он.

– А мне стоит начинать так думать? – Гнев переходил в бешенство: как он может шутить такими вещами!

– Ну, разумеется, а как же еще! – Колдеру в этот момент было плевать, что он может быть услышанным. Хотя это представлялось скорее невозможным: оркестр нынче явно в ударе, оттого играет нарочито громко. – Мрачный тип, живущий в черном замке! Да еще маг и алхимик! Разве можно ожидать чего-то иного от такого чудовища?!

– Я знаю, что сейчас в вас говорят боль и обида, – Мифэнви тут же смягчилась и протянула ему руку, которую Колдер тотчас же схватил и прижал к груди. – Но вы и меня поймите: такое коварство от родного отца! А вы?! Вы же знаете, что я поклялась в верности вашему брату и не собираюсь предавать свои обеты!

– Не позволю! – он нахмурился, но руки ее не выпустил. – Я не позволю вам хоронить себя! Вы станете моей женой, даже если мне придется тащить вас под венец силком!

Она отняла руку и посмотрела на него возмущенно:

– Колдер, если вы так поступите, я возненавижу вас! – и голос ее, обычно тихий, сейчас звенел.

Он ухмыльнулся самодовольно, дернул ее на себя и, поймав, сказал:

– Все дело в том, Мифэнви, что, выбирая между вашей дружбой и вашей ненавистью, я выберу ненависть.

Он скользнул ладонью по ее осиной талии. Поднялся вверх, слегка сжал ее маленькие груди, провел по шее, приподнял подбородок. Ее глаза грозно сверкали. Настоящая принцесса.

Колдер хотел ее. Тем более что она и так была уже его; ее папаша столь громко, настойчиво и бескомпромиссно объявлял: эта свадьба – дело решенное, что венчание при таком раскладе становилось простой формальностью. Но Мифэнви уперлась ему в грудь своими узенькими ладошками, протестуя и отталкивая.

– Прекратите, Колдер. Вы же не поступите так со мной?

– Что заставляет вас думать, будто я остановлюсь? – прошептал он, наклоняясь и касаясь ее губ легким дразнящим поцелуем.

– Вера в вашу порядочность.

– Сомнительный довод. Вы знаете меня слишком мало, чтобы так слепо доверять, – и, словно подтверждая свои слова, обвел линию ее декольте, норовя просунуть пальцы под ткань лифа.

Она глубоко и несколько нервно вздохнула. Прикрыла глаза, успокаиваясь. И наконец проговорила, глядя в пол:

– Вы, безусловно, легко сможете меня сломать. Но хорош вы будете тогда, как Смотритель Сада? Да и потом, сломанные цветы долго не живут.

Он оставил ее. Отошел, уперся лбом в стену, сжал кулаки.

– А если… если я стану вас умолять… – прошептал он, задыхаясь. – Если буду ползать за вами на коленях?

Она покачала головой:

– Тогда я стану вас жалеть, а жалость – хуже дружбы.

Он расхохотался, будто разразился лаем.