Ночной садовник - Джонатан Оксье

Карлица задумчиво почесала ухо:

– Ну, кто знает, может, старуха Хестер в силах вам помочь.

Молли улыбнулась. Хотелось верить, что улыбка вышла вежливой.

– Если у вас в тюке не припасена толстая пачка денег, вряд ли что‐то выйдет.

– Деньги оставь банкирам. Фунты и пенсы – не единственная валюта в мире. А уж для сказителя тем более. Смотри и учись.

Хестер щёлкнула Молли по носу и направилась к булочнику, на прилавке которого лежали огромные буханки хлеба и круглые булочки. Молли уже пыталась купить его товар, но даже вчерашняя выпечка оказалась слишком дорогой.

– Как жизнь, Толливер? – тоном старинной знакомой осведомилась Хестер и, махнув рукой на Кипа и Молли, продолжила: – И сколько ты возьмёшь с этих кутят за свою лучшую ржаную буханку?

Булочник внимательно посмотрел на Молли:

– Я назвал им цену: четыре пенса.

Хестер аж присвистнула:

– Четыре пенса! Бесценный хлеб. Наверное, там золотые слитки вместо соли. А, нет, он, наверное, поёт песенки, когда его жуёшь?

– Обычный хлеб. Обычная цена, – гораздо менее довольным голосом ответил Толливер.

– Тебе виднее. – Хестер перегнулась через прилавок. – А если я тебе скажу, что эти детишки – моя родня, сколько ты с них возьмёшь?

Толливер переступил с ноги на ногу:

– Ну, Хестер. Я не знаю. Два пенса, например…

– Толливер! – Голос Хестер был полон упрёка.

– …За две буханки! – быстро закончил он. – Ты мне договорить не дала. Два пенса за две буханки, вот что я собирался сказать. Клянусь!

Хестер расплылась в улыбке и кивнула Молли. Та быстро оплатила четыре буханки хлеба и положила их в корзину, пока торговец не передумал. Карлица повернулась к булочнику и, перегнувшись через прилавок, заговорила:

– А теперь, Толли, давай‐ка расскажи остальным фермерам и лоботрясам, что этим двоим продавать можно только по цене для Хестер – и ни крошки с них больше не брать. А уж если я услышу, что кто‐то пытается ободрать бедных детишек, придётся мне поведать всем и каждому пару-тройку историй о том, как ты подмешиваешь в муку толчёные кошачьи косточки.

Молли не поверила про кошачьи косточки, но, судя по лицу булочника, перепугался он не на шутку.

– Ну зачем ты так, Хестер? Я всё сделаю. – Он повернулся к Молли с Кипом, и теперь в его голосе звучала напускная доброта: – Друзья Хестер – друзья всех обитателей Пустоши. А если вы вдруг решите рассмотреть поближе мой прилавок и там пропадёт пара-тройка бисквитных печений, я и не замечу! – Булочник снял фартук, вытер руки и направился к мяснику, торговавшему напротив.

Карлица довольно посмотрела ему вслед.

– Слышали? – спросила она, показывая рукой на полку с печеньем, оставшуюся без присмотра. – Лопайте на здоровье.

Кипа не надо было просить дважды. Он прихромал к полке и засунул в рот печенье, прежде чем Молли успела его остановить. Меньше всего ей хотелось быть у карлицы в долгу. Она не стала брать печенье, да и хлеб подумывала вернуть.

– Вы же соврали ему!

– Когда это? – поинтересовалась Хестер, пряча несколько печений в птичью клетку, привязанную к тюку. – Пообещала, что могу рассказать про него историю когда‐нибудь. Разве ж это ложь?

– Вы ему сказали, что мы ваши родственники.

– Так и это правда в своём роде! – Она наставила на Молли печенье, будто указательный палец. – Я сказительница и легко узнаю другого сказителя. Так разве мы не члены одной семьи?

– Всё верно, Молли отлично рассказывает сказки, – вмешался с набитым ртом Кип. – Ве-ли-ко-леп-но! Да сколько бы вам ни платили за ваши истории, ей бы давали в два раза больше!

Молли вспыхнула. Зачем Кип говорит о ней как о какой-то особенной? Тем более зачем сравнивает её с этой старой каргой?

– Да ничего во мне особенного. Я просто служанка. А вы просто нищенка.

Хестер покачала головой:

– Дорогуша, не надо путать то, чем ты занимаешься, с тем, что ты есть на самом деле. И в наёмном труде нет ничего постыдного. Сам Эзоп всю жизнь провёл в рабстве. Ни одного вдоха свободного человека, а ведь он целые миры создавал, начиная всего с пары слов: «Давным-давно». И где его могущественные хозяева? Догнивают в могилах, если им достались могилы. А Эзоп? А он жив до сих пор – на кончике языка любого человека, кто хоть раз рассказывал сказку. Вспоминай об этом каждый раз, когда драишь полы. – И Хестер подмигнула ей.

Конечно, Молли слышала об Эзопе, но не знала, что он был рабом. Вряд ли стоит в этом верить Хестер! А если она и говорит про Эзопа правду, то самой‐то Молли от этого не легче…

– Спасибо, что помогли нам купить хлеб, мэм, – сказала она и взяла Кипа за локоть. – Нам надо вернуться домой до заката.

– Небо ещё совсем ясное. А у нас с тобой есть дельце. Помнишь, ты обещала рассказать мне историю о некоем доме посреди Прокислого леса? – Карлица скрестила руки на груди, будто хотела показать, что готова бороться за обещанную историю, если это понадобится.

Молли колебалась. Кип наблюдал за сестрой и ждал, что она скажет. Если бы это зависело от него, он бы рассказал карлице всю правду. Но Молли не доверяла Хестер Кеттл. Конечно, та улыбалась, и подмигивала, и называла её «дорогушей», но было в ней что‐то настораживающее и тёмное, мелькавшее в глазах. Чего же на самом деле хотела Хестер?

– Боюсь, и рассказывать‐то особо нечего, – передёрнула плечами Молли. – Большой старый дом. Много пыли и паутины. Много домашней работы. Ничего особенного.

– Так-таки ничего особенного? – Хестер подошла ближе. – А ну‐ка расскажи мне, что это за работа такая, от которой у молоденькой девочки чахнут волосы и напрочь исчезает румянец?

Молли переступила с ноги на ногу. Дома она спрятала волосы под чепец, но, видимо, недостаточно тщательно. Она снова посмотрела на Кипа. Тот кивнул: мол, рассказывай правду.

– Просто я устала, – ответила она, выпрямляясь. – Немного приболела. Вот и всё.

Хестер хмыкнула:

– Да знаю я, чем ты приболела! – Она одарила Молли недобрым взглядом. – Тебе явно что‐то известно. А ещё более явно, что ты не хочешь об этом рассказывать. Ладно, я не буду настаивать. Оставь себе свою историю. Видимо, мы с тобой не такая уж и родня.

Она кивнула Кипу:

– А ты, молодой человек, смотри внимательно, какую работу выполняешь, чтобы не отдать ей все силы, как твоя сестра.

Хестер поправила на спине тюк и развернулась, чтобы уйти. Молли наблюдала, как карлица удаляется, позвякивая тюком с барахлом при каждом шаге. С одной стороны, она чувствовала облегчение, с другой – сожаление. Почему она не захотела рассказать ей о доме и дереве? Почему не поведала о ночном госте?