Игрушка для хищника - Кира Шарм

— Ты любишь сливовый джем? — хрен знает, сколько длилось наше молчание, в котором только два дыхания будто схлестнулись, — ее, еле слышное, робкое, — и мое, такое, как будто кочегарку сейчас взорвет. Кажется, — ее все же победило.

Света.

Еще не окончательно проснулась, но, даже не открывая глаз почувствовала, что его нет.

И не только в постели, но и в самом доме.

Искала какую-то записку, но он ничего не оставил, — ну, конечно, размечталась я. То, что Тигр был нежным со мной этой ночью, еще не означает, что он вдруг стал бы романтиком.

И все равно, — ждала чего-то. Надеялась, может все же черкнул хотя бы пару строк, — на кухне или в гостиной оставил. Ну, хотя бы просто «здравствуй» Или «у меня дела». Пусть даже без «целую» или «спасибо, это была чудесная ночь». Но я ведь знала, что так и будет. И хочу его, принимаю его — любым. Или, наоборот, — потому и люблю, что такой?

Ни о чем не жалею, нет, — разве можно о таком жалеть?

Я счастлива.

И, что бы ни произошло с нами дальше, — для меня именно то, что было ночью всегда будет моим первым разом. Шикарным, феерическим, сумасшедше-блаженным, и, главное, — с тем, кого люблю…

Хотелось обхватить себя руками и улыбаться от счастья, — даже до сих пор не верилось, что все это действительно произошло! Стоило вспомнить его глаза, его прикосновения, его поцелуи, — и внутри снова разрывался фейерверк!

Я не знаю, что с нами будет дальше. Фактически, я чуть ли не выпросила, выдрала из него эту ночь. Но… Разве его глаза могли лгать? Разве эти нежные, скользившие по всему моему телу руки обманывали? То, что между нами было этой ночью, — намного больше, чем просто секс. Он же душой, он сердцем меня любил, — и сдерживался в просто безумном напряжении…

И — снова мурашки. По телу, по душе.

Хотя, — знаю. Этой ночью со мной был Артур, — весь распахнутый, весь настоящий. А вот Тигру все это может очень даже не понравится. Не факт, что он сам не решит закончить все это и снова захлопнуться в своей непробиваемой броне.

Я слишком много думаю.

И напрасно.

Пусть будет просто день, просто дыхание.

Нельзя предугадать, что будет дальше. Никогда нельзя. Поэтому — я просто буду впитывать в себя сегодняшний день, пропитанный этим невозможным счастьем, в которое сама до сих пор не верю. А дальше… Дальше просто буду следовать туда, куда своим течением будет нести жизнь.

Да. Это — единственный вариант. А потому что даже стараюсь не ждать его звонка, не говоря уже о том, чтобы самой связаться через Змея.

Прогуливаюсь возле дома, — оказывается, кроме скал, здесь еще роскошный сад.

Срываю сливы прямо с деревьев, — и почему-то меня не покидает ощущение, что здесь должны быть собаки. Так и становится перед глазами образ алабаев. Откуда? Может, просто ассоциации, — в поселке у каждого обязательно есть собака, иначе никак. Ну, и еще, наверное, соседский алабай вспомнился.

Возвращаюсь к дому с жадно бьющимся сердцем, — но, увы, его до сих пор нет. Руки дрожат, уже ни о чем и думать не могу, поэтому решаю хоть чем-нибудь себя занять. Начиная готовить.

И замираю, как натянутая струна, всей кожей, всем естеством почувствовав его возвращение, — даже еще его не слыша.

— Любишь сливовый джем? — наверное, самая дурацкая фраза, которую я могла бы сейчас произнести. Но… Если он решит, что мне нужно уезжать из его жизни, я больше не буду спорить. Я понимаю, что Артур и Тигр — это огромная разница. Я хотела бы сделать все, каждое биение своего сердца отдать, чтобы отогреть его, растопить всю его собственную черноту и мрак, которого в нем слишком много, но… Это ему решать. Не мне.

— Мммммм, — он не прикасается даже, а по всему телу уже разливается просто сумасшедший жар. И страшно, что он дальше скажет. Но он одного звука его голоса голова начинает кружиться.

— Ты опять в моей футболке, — поддевает край рукава, и меня еще больше струной натягивает. Звенеть позвоночник начинает. Еще немножко — и лопну, кажется. — Я же тебе деньги оставил. Съездила бы со Змеем и все бы купила. — дыхание его обжигает кожу на шее, током пробивает, и я непроизвольно откидываю голову.

Ну, — как ему сказать, что даже от дома далеко отойти боялась, ждала его… Каждую минуту ждала и возвращение пропустить боялась?

— Жалко тебе? Футболки? — а голос уже дрожит, и искры в груди взрываются.

— Жалко, — дергает, срывает, а я только руки вверх задираю, как кукла.

— Я же тиран, — я содрогаюсь, ожидая его прикосновения, но он так и не прикасается, а кожа вся уже мурашками, как в ледяной воде покрылась. — Я налагаю вето на футболки. Будешь ходить топлесс в моем доме.

— Твой дом — твои правила? — задыхаюсь от этой сумасшедшей близости на грани. До боли жду его прикосновений. И вытягиваюсь еще сильней.

— Угу. — спиной жар его груди чувствую, у самой руки дергаются, так вцепиться ему в волосы хочется, по плечам скользить, — и только губу закусываю. Сумасшедший он. Или я?

— Только так, Света, — рычит уже хрипло и мочку уха прикусывает, все равно не касаясь, — а во мне все вспыхивает, как от оргазма.

— Горячий?

— А? — я ничего уже не соображаю, — весь мой мир сузился только до ощущения его тела сзади. И до покалываний, кажется, даже в кончиках волос.

— Надо же узнать, люблю ли я джем.

— А… — Боже, это уже похоже на стон. Если он сейчас сделает шаг назад, так и не прикоснувшись я, кажется, сама на него наброшусь. — Нет. Уже нет, — выдыхаю.

Окунает палец в кастрюльку, и по моим соскам проводит. И меня простреливает — насквозь, от горла до низа живота.

Слышу его рваное, с хрипом, дыхание, — и больше ничего вокруг нет. И колени подгибаются, оседать начинаю, — но подхватывает, легонько, одной рукой, и резко усаживает на стол, к себе разворачивая.

— Артур… — стон сам вырывается, — и взгляд этот потерять боюсь, как за него самого, когда в воде была, цепляясь, и голова сама падает вниз.

А он рокочет, как огромная кошка, и в сосок мой впивается, начинает безумно руками по коже моей водить, размазывая этот джем уже везде, не глядя, не разбирая, — по животу, по шее, по шортам…

— Люблю… Джем… — нависает, дергает мои бедра на себя и как будто весь в меня впечатывается. А мне — мало, мне его еще крепче ощутить хочется, так, чтобы до хруста, до боли в ребрах и во всем теле.

Обхватывает грудь и жадно впивается в мою изогнутую для него шею губами. Сжимает сосок, — и меня встряхивает, подбрасывая над столом.

— Сладкая… Какая же ты сладкая… — рокочет, накидываясь на мои губы. — Одуряющая…

Задыхаюсь его дыханием, — и пью его так, как будто в нем весь мой воздух.

С ума схожу от его запаха, — горький табак, смешанный с терпким, мужским.