Я научу тебя летать - Ева Ночь

– Затем, что драконы должны летать, а не ползать брюхом по земле. Ты прошла тест-контроль, поэтому вот просто обязана взять и взлететь!

И после его этих слов что-то сладко ёкает у меня внутри. Вот прямо выкручивает от нахлынувшей эйфории, а голова становится пустой-пустой и лёгкой-лёгкой, как мыльный пузырь.

– Да? – размыкаю я губы. – Ну, раз так, надо обязательно попробовать.

И Илья наконец-то заводит мотор.

Илья и Варя

Мягко трогаю машину. Я не собираюсь её пугать. Да сейчас и не то время, чтобы гнать на высокой скорости. Но всё же постепенно разгоняюсь. Я же должен научить её летать, хотя на самом деле мне уже ничего не важно, кроме одного: я хочу, чтобы она была рядом. Сидела в машине. Лежала рядом в кровати. Сидела за столом на кухне и болтала ногами в розовых носочках. Почему именно в розовых – чёрт его знает. Но так мне пригрезилось. Обязательно куплю ей такие. Весёленькие. С сердечками или котиками.

– Правило номер один: никогда не бойся, – говорю я уверенно, видя, как Варежка вжалась в кресло. – Взлёт с бывалым командиром экипажа никогда не происходит рывками. Только постепенно и плавно. Мы вливаемся в поток.

– Постараюсь, мой командир, – вздыхает Варя и поудобнее устраивается на сиденье. Откидывает голову, руки складывает на коленях.

– Правило номер два: расслабься. Не думай о плохом. Думай о хорошем. И если то, что происходит за окном летательного аппарата, тебя не впечатляет или вызывает панику, смотри на меня.

– Это равноценная замена? – иронично кривит она губы.

– Это действие, полное преимуществ, – не веду я и бровью. – Я красив, невозмутим, уверен, обаятелен.

– А так же хвастлив, самодоволен и…

– Другого нет, Варь. Так что придётся любить, что есть.

Варя

Его слова прошивают молнией, и я не нахожусь с ответом. А потом словно второе дыхание приходит: я смотрю на него, такого сосредоточенного и серьёзного. На губы его шершавые, руки сильные, окидываю вздором проплывающие дома и деревья, и в какой-то миг увлекаюсь, В груди словно шар растёт, хочется руки раскинуть и визжать.

– И-и-и-и-и! – не выдерживаю я.

– Поймала? – смеётся Илья, и мы несёмся ещё быстрее по широкой трассе. – А говорила «не летаю», «не летаю». Крылья прятала – вот и не летала. А теперь почувствовала, как это. Ничего, подожди, весной мы ещё и с парашютом прыгнем.

– Может, не надо? – мышью пищу я, а у самой сердце заходится от счастья: было ж время, я мечтала, бредила – так хотелось прыгнуть с парашютом. А он как будто знал.

– Надо, Варя, надо! Тебе понравится, вот увидишь!

Он везёт меня домой. И я знаю, чем всё закончится. Пусть. Я должна это испытать. Взвесить. Прочувствовать. Ощутить. Так ли это крышесносно, как кажется? Он плохой мальчик, я хорошая девочка. И это притяжение не перебороть. Я не знаю, что будет завтра, но сегодня пусть Илья будет мой. Быстро, стремительно – понимаю. Но такой вихрь клубится между нами, что сопротивление бесполезно. Это всё равно что против ветра дуть или против течения плыть: силы потеряешь, а толку не будет. Ветер или бурные воды всё равно сделают по-своему.

У него такие горячие руки. И в лифте мы даже не целуемся. Он просто смотрит на меня, словно гипнотизирует. Греет ладони, засунув их под свою куртку. А я, наверное, с ума сошла. Но так приятно это помешательство.

Илья

Удивительно: просто рядом. Греть её холодные ладошки. Смотреть в глаза. И знать: она моя. Никому не отдам. Смету со своего пути любого. Но их нет никого. А я есть. Близко-близко.

Мы целуемся уже в коридоре. Карамелька крутится под ногами, и поэтому поцелуи получаются отрывистыми и нежными.

– Я боюсь её раздавить, – смеюсь тихо, – у меня от тебя крышу рвёт, Варь. Но она меня сдерживает. Не поверишь: это страх. Она такая крохотная.

Варя смотрит на меня пристально. И в глазах её что-то такое плещется, меняется, кружит, как листопад. И снова остро пахнет от неё осенью. Зарываюсь носом в густые волосы. Она замечательная. Училка моя. Только моя.

– Может, закроем её пока на кухне? – прошу. Это почти мольба. И Варежка, смеясь, подхватывает Карамельку под толстое пузико и уносит. А я снимаю куртку, закрываю дверь на замок, разуваюсь и прислоняюсь к стене. Жду. И, кажется, волнуюсь со страшной силой.

Варя

Я выхожу из кухни. Илья стоит в коридоре. Голова запрокинута. Руки в карманах.

– Иди сюда, – не приказ, а приглашение. Голос хриплый и что-то дёргается внутри меня. Сжимается, как пружина, но я не успеваю додумать мелькнувшую тенью мысль.

Делаю шаг. Попадаю в его объятья. Проваливаюсь в пространство, которому нет названия. Там хохот звёзд, там вихри чувств, там оголённые нервы щекочет дыхание человека, который рядом. А кожа твоя слишком чувствительна и восприимчива к прикосновениям.

Кажется, мы движемся. Вещи летят во все стороны. Чьи нетерпеливые руки их срывают? Кто инициатор, а кто ведомый? Я глажу его тёплые, налитые мускулы. Он проходится жадными ладонями по спине. Щёлкает застёжка лифчика – и вот его пальцы накрывают грудь, касаются сосков.

Но я тоже не остаюсь в долгу: трогаю его живот, оцениваю каменность пресса, лезу нахально в то место, куда стрелой уходит тёмная дорожка. Илья вздрагивает, а я ликую. Это сделала я!

Прохожусь пальцами по каменной плоти и с наслаждением сжимаю упругие ягодицы. Ух! Аж колени подкашиваются! И он чувствует, наверное, понимает. Подхватывает за талию, прижимает к себе сильно-сильно, до дрожи. И его возбуждение мешается со мной, захлёстывает, зашкаливает, не даёт сил терпеть. Диван. Срочно. Или сойдёт любая поверхность. Стол. А лучше пол. Да кресло, собственно, тоже ничего.

Илья

Она стонет. Тихо, но нетерпеливо. Самые прекрасные звуки. Я помню тебя, Варежка. Помню, как ты выгибалась подо мной. Меня не обманешь. В тебе столько огня, что можешь до центра земли колодец пробить. Скромная училка без тормозов – это то, что доктор прописал.

Диван. Кожа к коже. Поцелуи. Руки. Жадность. Она влажная, нежная, хочет. У меня перед глазами марево. Рёв архангелов. Апокалипсис. Если сейчас я не войду в неё, то меня порвёт на клочья, но я всё же медлю.

– Варя, – шепчу её имя, – посмотри на меня.

Это важно. Очень важно видеть её глаза, подёрнутые истомой. Глубокие, бездонные, прекрасные. Она такая, как я её помню. Именно такая, какую я захотел ещё там, в полутёмном коридоре. И губы у неё – спелые вишни.

– Моя, – выдыхаю и медленно двигаю бёдрами. – Моя Варежка.

Она подаётся навстречу. Оплетает меня ногами. А я вхожу до конца. До самого центра её естества. Замираю на миг, чтобы двигаться. С нею вместе. Слаженно и так по-сумасшедшему прекрасно.