Одержимый - Шарлотта Физерстоун

– Не сейчас, – прошептала Анаис, вытирая рот полотенцем, которое протянула ей Энн. Анаис не хотела слышать ни малейшего напоминания о том, что теперь они обязаны отцу Линдсея пищей и крышей над головой. Ей нужно было многое обдумать. Как, например, подготовиться к встрече с Линдсеем – первой встрече с той ужасающей ночи на маскараде? Как не выдать ненароком тайну, которую она так настойчиво держала при себе?

Нет, оставаться здесь было слишком опасно. Пребывание в этом доме, под одной крышей с Линдсеем, угрожало не только ее тайнам, но и ее сердцу. Несмотря на все, что произошло между ними, это проклятое сердце все еще билось для него. Ну почему оно не могло биться для Гарретта? Тогда все было бы намного проще. Но ничего и никогда не могло быть простым, если дело касалось Линдсея.

Анаис боялась, что так будет для нее всегда. Она была из тех, кто влюбляется раз и на всю жизнь, и эта любовь навечно принадлежала Линдсею. Так все еще и было, независимо от того, как сильно Анаис желала иного.

– Я позову Луизу? – осведомилась Энн. – Возможно, после теплой ванны тебе станет лучше.

– Это было бы замечательно.

Энн потянула за красный бархатный шнурок, чтобы позвонить в колокольчик и вызвать горничную.

– Джеральдина отправилась домой. Лорд Реберн послал лакея, чтобы сопроводить ее в деревню.

– Это очень любезно с твоей стороны – разрешить своей горничной вернуться к семье.

– Мать, разумеется, была в ужасе.

– Мать занята только самой собой. Она не видит дальше собственного носа. Если Джеральдина хотела вернуться к своим родителям, ты правильно сделала, позволив ей это, Энн. А что по поводу остальных слуг?

– Большинство вернулись домой, к семьям. Лорд Реберн собрал их адреса, чтобы можно было уведомить уехавших, когда можно вернуться. Кроме того, он побывал в нашем доме – точнее, в том, что от того осталось. Лорд Реберн взял с собой повозку, но спасти что-либо из нашего имущества ему не удалось. Там теперь один пепел. В любом случае лорд Реберн замечательно все устроил.

Да. Он всегда прекрасно справлялся с подобными задачами. Когда дело касалось заботы о людях, не было никого более самоотверженного, чем Линдсей. Очень жаль, что о себе самом он никогда не заботился с таким же рвением.

– Мало того, после визита на место пожара он вернулся домой только для того, чтобы переодеться. Боюсь, даже теперь он сильно занят, пытаясь вытащить местных архитекторов из их теплых постелей. Лорд Реберн решительно настроен как можно быстрее приступить к восстановлению нашего дома. Он – настоящий джентльмен, Анаис.

В сознании Анаис все в беспорядке кружилось, не говоря уже о желудке, который по-прежнему мучительно сжимался после приступа рвоты. Казалось, Анаис просто не могла думать здраво, понимая, что уже в самом ближайшем будущем она окажется лицом к лицу с мужчиной, которого любила всю свою жизнь. И что она должна ему сказать?..

– Как ты полагаешь, какой проект дома нам стоит предложить отцу? Мне скорее по душе новый готический стиль. Но с другой стороны, мне нравится и кое-что из романтизма…

– Милая моя, о чем ты болтаешь! – Анаис взглянула на сестру с укоризненной улыбкой. – Просто дай мне пару минут, чтобы сосредоточиться. Это обескураживает, когда ты пробуждаешься, приходишь в себя после воспоминаний о том, как падаешь из окна, и обнаруживаешь, что у тебя больше нет дома. Боюсь, мне несколько трудно принять все это.

– Прости, совершенно забыла о твоей ситуации. У меня-то были вся ночь и все утро, чтобы свыкнуться с тем, что произошло накануне. Поскольку жить нам теперь негде, придется остаться здесь до тех пор, пока тетя Милли не приедет из города и не заберет нас к себе. Но она появится тут только после окончания праздников. Как же мне жаль, что папа в свое время продал наш городской дом! – тяжко вздохнула Энн. – Если честно, мне тут совсем не нравится.

Младшая сестра внимательно посмотрела на Анаис и поцеловала ее в щеку.

– Я так рада, что ты наконец-то проснулась! Мама провела все утро с папой, лорд Уэзерби, видишь ли, только и делает, что ворчит – дескать, наши домочадцы нагрянули так неожиданно, свалились на него как снег на голову. Леди Уэзерби занята, она дает распоряжения слугам и следит за подготовкой рождественского ужина, а я чувствую, что только всем мешаю. Если честно, мне даже не с кем поговорить с тех пор, как Линдсей уехал в деревню. Я надеялась, что ты скоро проснешься и сможешь составить мне компанию.

– Да, дорогая, – сказала Анаис, снова опускаясь на кровать. – Наверное, теперь я действительно могу побыть с тобой. Только позволь мне принять ванну. А потом, после того, как мы сообразим, какую же одежду мне надеть – потому что я не могу ходить по дому в ночной рубашке и халате, – мы вместе пойдем навестить папу.

Когда Энн убежала в поисках служанки, которая должна была наполнить ванну водой, Анаис встала перед большим зеркалом в подвижной раме, располагавшимся рядом с ширмой для переодевания. Она развязала атласные ленты своей ночной рубашки, и та скользнула вниз с плеч, обнажая большие набухшие груди. Соски Анаис были более темными, чувствительными и, возможно, более раздутыми, чем раньше.

На левой груди Анаис красовался фиолетовый синяк, ярко выделявшийся на почти прозрачной плоти. В сознании тут же всплыло воспоминание о чувственном сне, заставившее Анаис чуть не задохнуться от волнения. Это именно там неистово прижимался к ней Линдсей, содрогаясь в оргазмических спазмах. Дрожащими пальцами Анаис провела по метке, оставленной страстным, ненасытным ртом Линдсея. Колени предательски ослабели, стоило ей провести кончиком пальца по контуру метки. Тот прекрасный сон был реальностью. Линдсей приходил к ней, и она позволила ему это – с готовностью приняла его.

О боже, как же она оказалась с ним этой ночью? Как позволила себе остаться с ним наедине в такой интимный момент? Ведь этого – нового появления Линдсея в своей жизни – она не должна была допустить ни за что!

Все разрушилось бы, узнай Линдсей о ней и Гарретте. К тому же существовала еще одна вещь, которую Анаис должна была предотвратить. Она не могла допустить, чтобы Линдсей узнал ее тайну.

Анаис еще раз внимательно рассмотрела синяк, и сон вернулся со всеми своими яркими, восхитительными деталями. В груди томительно сжалось, стоило вспомнить об этой воплощенной мечте. Это была прекрасная ночь, которая не могла повториться уже никогда. Анаис должна была пообещать себе, что больше не проявит слабость, не позволит Линдсею переступить черту. Она просто не может этого допустить.

Но как Анаис могла управлять своими чувствами, если превращалась в безвольную тряпку и дурочку, когда речь шла о Линдсее и ее любви к нему?..

Переодевшись в платье, которое прислала ей жена Роберта Миддлтона, Анаис отыскала комнату больного отца. Она застала любимого папу дремавшим, он откинулся на подушки, его голова была перевязана белоснежными бинтами, на которых проступала кровь. Роберт дал своему пациенту внушительную дозу опийной настойки, из-за чего тот ощущал себя так – по собственному меткому выражению – «словно в голове снаряды разрываются». Анаис долго сидела у изголовья, держа отца за руку, наблюдая, как опускаются и поднимаются в такт мерному храпу его покрытые щетиной щеки. Нетерпеливое, с нотками раздражения дыхание матери смешивалось со спокойным пыхтением отца, и Анаис почувствовала, что больше не может находиться в этой спальне, наблюдая за сидящей у кровати скверной женщиной, никогда не питавшей нежных чувств к своему мужу.