Призраки Орсини - Алекс Джиллиан

Ту ночь, после дня на кладбище с родителями, я провела у Дино. Я уснула, так его и не дождавшись. Утром домработница сказала, что он не возвращался. Мне передали, что он снова уехал из страны на неопределенный срок. Я даже обрадовалась, устав от собственных противоречий.

И, наверное, в тот момент я допустила ошибку, подумав, что пора жить дальше, оставив позади все, что мешает мне сделать следующий шаг вперед. Я целых полчаса верила, что смогу перевернуть страницу и начать с нового листа. Я собиралась бросить Джека Райза, подтянуть средний бал и снова начать бороться за маму. Мне вдруг открылось так ясно и четко, как неправильно и эгоистично я веду себя: пренебрегаю родным домом, ищу убежище в других местах, предавая родного человека.

В квартире было тихо, когда я вошла. Очень тихо. Ничего особенного, вроде. Раннее утро, и мама, обычно, в это время спит. Но внутри зародилась неясная тревога, предчувствие, которое сжало все внутренности в кулак. Так случается, и не знаешь причины, откуда приходит знание того, что скоро ты в очередной раз схлопочешь пинка от судьбы за то, что позволила себе поверить в лучшее.

Я громко позвала Лауру, но она не откликнулась. Положив в коридоре сумку, сняла обувь и прошла в гостиную. Чисто. Все так, как и было, когда я уходила. Ни пустых стаканов и бутылок. Никаких окурков в пепельнице. В последнее время, она начала курить.

И когда я не нашла ее в спальне, и на кухне, меня сковал ужас…

Дверь в нашу с Марией комнату была открыта.

Мама лежала на кровати, на которой когда-то спала сестра. Спиной ко мне, прижимая колени к груди. Она выглядела спящей, расслабленной и хрупкой, а на столике стояли пустые пузырьки из-под лекарств, которые когда-то Джейн Кларк назначала Марии от бессонницы. В комнате было так тихо, что свист собственного дыхания, срывающегося с пересохших губ, казался оглушительным.

Уже гораздо позже, бродя в полувменяемом состоянии по больничным коридорам и замирая перед дверями реанимации, я осознала, что, если мама умрет, я никогда себе этого не прощу.

Я должна была быть с ней в этот день, но, как и в случае с Марией, я сбежала в погоне за Дино Орсини, который был не более, чем вымышленным героем не моего романа. Призраком, который появлялся каждый раз, когда я кого-то теряла.

Темный вестник или тот, кто был ответственен за все, что происходило в моей жизни? Так легко перебросить вину на кого-то еще, найти виновных, снять с себя груз ответственности.

Я застыла, когда двери реанимации открылись и появился доктор. Мое сердце остановилось, и за пару секунд я успела дать себе миллион обещаний, что стану лучше, что больше никогда не буду оставлять свою мать одну, что мы непременно справимся вместе с любой проблемой.

Я верила в чудо. Конечно, как иначе? Ведь хуже быть не может…

Куда же еще хуже?

Оказалось, может.

Я пришла домой слишком поздно, а доза лекарств, которые она выпила, оказалась критичной.

Моя мать впала в кому, и доктор не дал никаких гарантий, что у нее есть шансы на то, чтобы выйти из этого состояния. А через пару дней я узнала, о чем отец говорил с ней в тот вечер, после возвращения с кладбища. Он хотел половину квартиры, которая, после гибели Марии, отошла ему и маме. Его новой семье потребовались деньги.

Дино

Кристина Радий… Мэмма. Номер одиннадцать.

На момент ее появления в квадратной комнате без окон, в которую меня бросили, как всегда накачанного героином до состояния полной прострации, я уже провел в заведении Зальцбурга полгода. Я научился отключаться от происходящего, уходя в свой вымышленный мир грез, пока они не уходили, оставляя меня одного. Но к появлению еще одной женщины сложно подготовится.

– Какой сладенький красивый мальчик, – пропела она елейным голосом. Полная молодая женщина с светлыми волосами. Ее образ остался размытым в моей памяти, но ее ласковый голос до сих пор звучит в голове. – Хочешь я заберу тебя домой? Ты будешь моим самым красивым мальчиком? Я буду тебя любить, стану твоей мамочкой. Хочешь?

Наверное, я отрицательно качнул головой, потому как выражение ее лица сразу изменилось. Она отвесила мне тяжелую пощечину, но я не стал закрываться. По опыту уже знаю, что сопротивление усиливает ярость нападавшего.

– Я недостаточно хороша для тебя, сученыш? – заорала она каким-то жутким, диким басом, который резко контрастировал с предыдущей интонацией. Я пытался отползти назад, но она была быстрее и сильнее. Мое ослабленное героином тело мне не повиновалось, и я просто ждал, что ей надоест избивать меня, осыпая ругательствами и оскорблениями. Если жертва не реагирует, они обычно охладевают и успокаиваются.

Мэмма сломала мне руку и несколько ребер. Позже мне сказали, что другим своим любимчикам она оставляла более тяжелые увечья.

Это то, чего я не смог понять до сих пор – наличие женщин в числе клиентов борделя. Ни в одну из теорий не укладывается, как та, которая создана рожать и заботиться о детях, способна превращаться в чудовище, подобно тому, что я видел. Я был высоким в четырнадцать лет и, может быть, что-то в моем лице или глазах наводило на мысль, что я старше, чем есть, но это никаким образом не отменяло и не объясняло того, что они делали. Можно мстить мужчине за несложившуюся жизнь, но не подростку, который едва может передвигать ногами самостоятельно.

И вот мы снова встретились.

Она смотрит мне в глаза с таким искренним недоумением. Неверие, отрицание, шок. Уверен все эти стадии уже пройдены. Она не знает за что. Неизвестность – худшее, что может быть в сложившейся ситуации. Я не жду понимания, было бы глупо надеяться быть понятым одним из подвешенных и связанных потенциальных Призраков. Женский страх воспринимается иначе, имеет совсем другой запах и вкус. Но она больше не пытается мне понравиться, и ее не волнует, что я думаю о ее мокрых подмышках и растекшейся косметике. Когда ты подыхаешь, внешний аспект волнует меньше всего.

Но если бы хоть раз, хотя бы один гребаный раз я увидел в их глазах раскаяние, признание вины… Может быть, в последний момент я смог бы остановиться.

Я бы хотел сказать, что пополняю коллекцию Призраков ради справедливости или мести за то, что мне пришлось с ними однажды встретиться в борделе в Германии, или за аморальное поведение… Хотел бы сказать, что я этакий защитник всех, кто прошел через руки этих тварей, а таких, как я, у них были десятки. Но это не так. Каждая смерть – это освобождение. Для меня. Я собираю долги, исполняя приговор.

Ощущаю легкость и прилив сил, покидая бункер и оставляя на полу не мертвое тело, а еще один осколок из разбитого зеркала моей жизни. Я исцеляю свою душу, собираю ее по частям, забирая чужие. Я не ищу причин, а просто следую программе, которую выбрал когда-то для себя, как единственный возможный для меня путь к исцелению. Когда имена в списке закончатся, возможно, я снова стану целым.