Призраки Орсини - Алекс Джиллиан

Я с вызовом смотрю на Джека, наблюдая, как он бледнеет и выражение его лица мгновенно меняется.

– Завтра? Прости, Дреа. Ты ничего не говорила… – растерянно смотрит на меня, и я чувствую себя бесконечно виноватой за эту ложь.

– Проехали, – мотаю головой, вставая из-за стола. Мы оба так ничего и не съели. – Мне нужно домой.

– Сейчас? Еще одна лекция осталась.

– Плевать. Голова разболелась.

– Можно я приеду, или ты ко мне?

– Нет, сегодня мне нужно быть с мамой. И завтра тоже. Это наше семейное дело. Не нужно приезжать на кладбище и звонить мне. Я сама… – попросила я, твердо глядя в глаза Джека. Он встал вслед за мной и, обняв сильными руками, мягко привлек к себе. Когда-то, совсем недавно, его объятия меня успокаивали, дарили короткое забвение, сейчас же раздражали. И я знаю, почему так происходит. Он поцеловал меня в висок и кончик носа. Я автоматчики провела ладонями по мускулистой спине. Джек Райз – классный парень, я уверена, что сейчас многие хотели бы оказаться на моем месте. Кроме меня самой.

– Мне очень жаль, что я расстроил тебя, Дреа, – виновато шепчет он, наклоняясь, чтобы поцеловать в губы. Я уворачиваюсь, качая головой.

– Дело не в тебе. Все хорошо. Я позвоню, – мягко отстраняясь, произношу я.

Впереди меня ждал ужасный вечер, а потом еще более ужасный день. И я не сгущаю краски, просто теперь так живу. Отец действительно приехал, чтобы отвезти нас с мамой на кладбище. И выглядел таким искренне скорбящим, что я не нашла в себе силы осуждать его или искать признаки лицемерия. Только не в этот день. Мама молчала и впервые за последний год уже вторые сутки была трезвая. Отец что-то говорил ей изредка, и она кивала. Я стояла чуть дальше, наблюдая своими глазами значительную перемену, которая произошла с ними, со всеми нами… Невыносимо смотреть без слез. Я помню их счастливыми, влюбленными. Молодыми и смеющимися. Они так любили друг друга, так искренне и напоказ, что все завидовали, все верили. Мне больно от мысли, что эти дни навсегда останутся в прошлом, мы похоронили их вместе с Марией и оплакиваем сейчас. Если бы я тогда была рядом, смогла ли бы я помешать Мари сделать этот шаг, который привел ее к гибели? Какова степень моей вины в случившемся? Невыносимо носить в себе эти гребаные вопросы и мысли, которые взрывают мозг. Внутри закипает гнев, тот самый, который питает меня последний год. Я ненавижу весь мир за то, что не могу принять его таким, какой он есть.

Безжалостным. Мир, в котором больше не существует моей счастливой семьи, а я не могу дышать от мысли, что могла остановить ее. Глупо верить в то, что в моих силах действительно было что-то изменить, но теперь я уже никогда не узнаю, так ли это.

После, мы обедаем в кафе, пытаясь поддержать беседу, но постоянно теряя нить, умолкая, каждый погружаясь в свое горе. Словно три разные галактики собрались в одной вселенной и нет ни единой точки для нашего соприкосновения. Потом отец, зачем-то, едет к нам, где они закрываются с мамой на кухне и долго разговаривают. Я не знаю, о чем речь, и знать не хочу. Беру сумку и еду в единственное место, где могу на время забыть о реальности и бессильном гневе, который выворачивает меня наизнанку.

Трижды я приезжала к нему после той ночи, когда он спас меня от двух мерзких итальянцев. Каждый раз меня впускали, домработница кормила меня и всячески пыталась угодить, я бродила по дому, трогая вещи Дино, ощущая свою причастность к нему… Хотя бы так.

Я не собиралась приезжать. Каждый раз до этого не собиралась. Клялась себе, уговаривала и проигрывала. Я и звонить ему не хотела… Честное слово!

Это первый день, когда я застаю Орсини дома.

– Сегодня год, как мы похоронили Марию, – прошептала я, бросая на пол рюкзак с учебниками. – Не могу пойти домой. Там родители… Мне до сих пор кажется, что я виновата в чем-то.

– Кофе будешь? – спрашивает он, даже не подумав выразить соболезнования. Буднично кивает мне, словно мы вот так каждый день сталкиваемся на кухне. Впиваюсь в него отчаянным взглядом. Он в черном шерстяном свитере и джинсах, выглядит взрослым, мрачным, безумно далеким. И излучает невероятную силу, уверенность, необъяснимую власть, с которой приходится считаться. Я боюсь его, но любопытство сильнее.

– Ага, – шмыгнув носом, кивнула я.

– Сама сваришь, мне нужно бежать.

И он уехал, чмокнув меня в кончик холодного носа на прощание, тоже бросил меня, оставив наедине со своим горем. Я не могу поверить, что встреча, которой я ждала так долго, закончилась в какие-то минуты. Несколько раз порываюсь уйти из дома Орсини, но возвращаюсь, ощущая себя бессильной перед чувствами, о которых не просила. Может, моя одержимость Дино Орсини тоже, своего рода, защитная реакция? Я хочу раствориться в чувствах и страданиях по человеку, который меня не хочет, чтобы просто не смотреть по сторонам.

Я засыпаю на огромной кровати Дино, на шелковых простынях в его футболке, которую нашла среди сотни других в гардеробе. Засыпаю с мыслями, что нашла секрет своей влюбленности и в полной уверенности, что утром непременно излечусь и смогу начать новую жизнь. И, может быть, перееду, наконец, к Джеку.

«Кто убивает человека – тот убийца. Кто убивает миллионы – тот победитель. Кто убивает всех – тот Бог.»

Жан Ростан

Дино

Цюрих.

Мне никогда не нравился Джейсон Доминник с человеческой точки зрения. Несмотря на схожесть наших ситуаций в прошлом, я именно тот парень, которому куда больше досталось, но мне удалось удержать грань между безумием и реальным миром. Я не сумасшедший, не псих, и не испытываю потребности убивать просто ради убийства. Я четко следую поставленному плану и зачищаю свое настоящее от темных пятен в прошлом. А все, что делает Доминник – это путь разрушения самого себя и женщины, которая рядом с ним. Я не осуждаю. Я уже говорил, что я не судья. Я – палач. И пока Доминнику удалось выскользнуть из списка моих врагов, но никто не знает, где мы окажемся завтра.

– Тебе не следовало приезжать сюда. Ривьера плотно взялся твоими поисками, – сообщаю я, заходя в номер отеля, который был снят на подставное имя.

– Меня охраняют. Я максимально острожен, – небрежно пожимает плечами Джейсон. Я бросил кейс на стол возле дивана, скидывая пиджак в кресло, которое стояло рядом.

– Жара, черт возьми, – потирая шею, опускаюсь в кресло, щелкая пультом от кондиционера. – Я завтра лечу в Нью-Йорк, поговорили бы там.

– Дело в том, что до меня дошли слухи. Да и проветриться хотелось. Не могу долго усидеть на одном месте. – Доминник тушит сигарету в позолоченной пепельнице, которая стоит прямо на кожаном диване рядом с ним. Я раздраженно окидываю его взглядом. Джейсон выглядит неплохо. Подтянутый, загорелый. Явно продолжает дружить со спортом. Было странно увидеть скрипку в его руках в тот день, когда мы убивали Лайтвуда. И более странно было услышать, как он играет. Мне в детстве казалось, что если человек может создавать нечто прекрасное: музыку, стихи, картины или книги – он должен обладать добрым сердцем и тонким ощущением мира. Гитлер тоже, если верить различным источникам, играл на скрипке, увлекался живописью, писал книги и убивал людей. На самом деле, многие тираны и безумцы обладали необычайными талантами.