Дивизия особого назначения. Освободительный поход - Фарход Хабибов

– Как полномочный представитель Польского правительства в изгнании и как местный командир «Союза вооруженной борьбы» приказываю вам оставить город в течение шести часов.

– Во-первых, ваша армия и правительство капитулировали перед Германией, следовательно, для меня они не существуют. Во-вторых, данная территория включена в территорию Третьего Рейха как генерал-губернаторство и независимой не является априори, профукали вы и такие, как вы, независимость Польши. Потому ваши приказы я не собираюсь выполнять, у меня есть мое командование, то есть мой непосредственный командир, народный комиссар Внутренних дел товарищ Берия, вот его приказы я выполнять ОБЯЗАН. А ваши утверждения, как и ваше звание, на данный момент НЕЛЕГИТИМНЫ. Если у вас есть какие-либо конструктивные предложения, я согласен выслушать, если нет, то честь имею, пан полковник. Вы еще солнцу прикажите погаснуть. А может, позвать-таки Чеботаренко, Прокопюка, Галия и Кушнира или вот товарища военветврача Анну Бусенко, их отцы сильно пострадали от полонизации, и эти украинцы так поляков вашего сорта теперь не любят…

Полковник посмотрел на меня испепеляющим взглядом, более теплым взглядом глянул на Анютку, хонор польски переполнял его, и он, развернувшись, ушел, ну и, как говорится, большому кораблю – большого поджопника, для разгона. Но нет, пан полковник самостоятельно испарился, пинка не потребовалось. А я бы дал, я парень щедрый, смыглорыдзых не люблю, зато на пинки тароват[161], да вот перед Бусинкой неудобно хулиганить.

Прошло полчаса, бойцы под руководством командиров занимались сортировкой трофеев, я же составлял донесение в Центр (щупал коленки Бусинке). Тут ко мне опять постучали:

– Разрешите войтить, товарищч командир? Дзень добры пани!

– Заходите.

И в комнату вошел мужчина лет сорока пяти – пятидесяти, среднего роста, крепенький такой и с усами а-ля Тарас Бульба.

– Зденек Шиманский, местный командир «Спартакуса», ну, это подпольная коммунистическая боевая организация.

– О, рад познакомиться, пан Шиманский, проходите, садитесь. – Гость прошел за стол (который достался мне в наследство от коменданта майора фон Штаубе) и сел, сразу видно, родной, рабоче-крестьянский товарищ, ни тебе церемоний, ни тебе экивоков да книксенов-реверансов. Анюта же тоже не ударила в грязь лицом:

– Пан Шиманский, вам чай или кофе? (Это она в своем Сомонкоме научилась, видимо.)

– Благодарю, пани, но нет, я тут по делу, мне с вашим командиром поговорить надобно.

– Ну, пан Шиманский, слушаю вас? – перевожу в рабочее русло разлюбезничавшегося гостя.

– Я так понимаю, пан капитан, что вы партизанское, диверсионное соединение и имеете миссию нанести наибольший ущерб транспортным артериям Рейха?

– Да, товарищ Зденек, верно понимаете, Любимов я, по имени можете запросто – Виталий, а это товарищ Бусенко, Анна. Кстати, откуда вы русский так хорошо знаете? И до вас был пан Вишневецкий, тоже по-русски очень неплохо изъяснялся.

– Так мы же из Российской империи, товарищ Любимов, Вишневецкий был штабс-капитаном Императорской армии в свое время, а я рабочим, правда, революция застала на Путиловском заводе[162] меня. Из-за беспорядков на заводе перестали платить зарплату, а мне кормить семью, вот я и вернулся из Петербурга в Польшу, оттуда, из Питера, и язык, да и взгляды большевистские.

– Ну, я вас понял. Знаете, что от меня хотел пан Вишневецкий?

– Примерно представляю. Наверно, чтобы вы извинились за захват города и оставили его в течение часа?

– Ну да почти, только Вишневецкий был щедрее, он дал нам шесть часов. А вы что хотели, уважаемый товарищ Зденек?

– Я понимаю, что вы тут в тыловом рейде и ваша миссия нанести как можно больший урон швабам[163], так?

– Так точно, товарищ Зденек.

– Хочу предложить вам помощь от имени «Спартакуса» и «Молота и серпа»[164], можем поделиться информацией, где и как нанести наиболее ощутимые удары по тылам Рейха.

– О, вы просто радуете меня, пан Шиманский.

– У нас есть, конечно, некоторая информация, но к вечеру вы будете иметь полный перечень, мне надо обзвонить наших по окрестностям и выявить объекты, которые наиболее стоят вашего внимания, товарищ Любимов. Кроме того, у нас есть добровольцы, которые хотели бы с вами воевать против швабов: поляки, белорусы, украинцы, даже армяне.

– Добровольцы, говорите? Это надо обдумать, и кандидатуру каждого необходимо обсудить с Легостаевым, он наш гэпэушник, ну, из НКВД.

Поболтав таким образом, я тепло попрощался с Шиманским, и польский коммунист ушел. Один поляк пришел, и настроение испортил, второй пришел, и настроение стало вдвое лучше, чем было до Вишневецкого. Вроде бы один народ, а такие разные люди. Потом мы снова целовались с Анютой, вроде прожито с ней немало лет, а все как на первом свидании…

Пока затишье и враг не рвется к нам, надо обсудить дальнейшие планы, а также недавний бой. Поэтому я, оставив Анюту, вышел из комнаты и спустился во двор (губы уж свело от поцелуев, а до чего посерьезней рановато еще, чай, не ночь на дворе), во дворе Гаджиев (механик-водитель БА-10-блиц) чинил машину (или просто по шоферской привычке расслаблялся, коты ведь от безделья что делают, а вот шофера лазят в мотор), рядом советами мешал ему работать пяток бойцов.

– Смирно! – скомандовал Гаджиев, и бойцы вытянулись во фрунт.

– Вольно, товарищи. Гаджиев, продолжайте свою работу, остальные срочно позвать ко мне всех командиров полков, батальонов и особиста Легостаева. Исполнять!

Бойцы разбежались по городу, в это время около дома показалась наша конница, слава богу, прибыли. И ко мне с докладом подскакал Бондаренко:

– Товарищ комдив, бойцы пехотных частей и кавалерии окончили марш и прибыли в городок, чрезвычайных происшествий во время движения не произошло. Взвод Смирницкого взорвал мост и так же скоро прибудет в городок.

– Молодец Александр, благодарю за службу.

– Служу Советскому Союзу!

– Бондаренко, определи бойцов на постой, и пусть отдыхают, сам возвращайся сюда, у нас намечается совет в Филях. Ах да, что там с евреями? Через мост прошли?

– Вас понял, товарищ комдив. Разрешите выполнять? Евреи? Ну да, они прошли, и мы сюда.

– Давай!

Через полчаса у меня собрался ареопаг[165], и первым выступил Цыбиков, как начтыл: