Убийца из прошлого - Моника Кристенсен

Как-то тёплым июльским вечером мне велели отнести в башню чай со льдом и лимонным соком. Роберт стоял за дверью, подкараулил меня и как выпрыгнет – я и уронил кувшин со стаканом. За это, разумеется, полагалось наказание, сначала порка, а потом это самое… с ножом. Я был гордый и старался не плакать. Но было слишком больно.

Новый учитель расслышал шум и крики. Он вбежал в комнату. Я лежал на полу, текла кровь. Он меня поднял и побежал было за Эвереттом, который молнией вылетел из комнаты и понёсся вниз по лестнице. Учителю следовало его догнать, но сначала он решил попробовать меня успокоить: вытер кровь, обнял.

Не прошло и нескольких минут, как Роберт вернулся вместе с родителями. И всю вину свалили на нового учителя.

Себастьян Роуз откинул голову и посмотрел на потолок.

– Ты, наверное, уже догадался, что тем учителем был отец Эммы, офицер связи, который утонул на Шпицбергене, когда Эмме было всего четыре года. Джордж Фрей, но с годами я забыл его имя. И не помнил до тех пор, пока Эмма не нашла в старом чемодане на чердаке его письмо, отправленное из усадьбы и адресованное жене, матери Эммы. Он называет меня по имени и очень лестно обо мне отзывается. Совершенно незаслуженно, к сожалению.

– Ничего себе история. – Кнут был глубоко потрясён. Никогда раньше они не были так откровенны. – Теперь, когда я это знаю, он мне окончательно разонравился. Ты-то сам что? И как ты только можешь находиться с ним в одной комнате?

Себастьян Роуз вздохнул.

– Всё не так просто. История на этом не закончилась. Состоялось разбирательство. К нам приезжала районная медсестра, приходила полиция. Нас, детей, допрашивали.

– Ты обязан рассказать Эмме. Она не поймёт, почему ты не сказал ей правды перед началом встречи. Она-то ходит и мило улыбается Эверетту, потому что думает, что он твой старинный друг.

Себастьян Роуз смотрел в сторону, в лице его была печаль и что-то ещё.

– Этого я не мог себе простить, все эти годы не мог простить. Я так основательно всё забыл, что только гнев Эммы, рассерженной тем, что я не помнил её отца, смог пробудить эти воспоминания. Понимаешь, мы же были просто дети. Оставшиеся без родителей, одинокие и напуганные дети. Ладно, кончаю оправдываться. На допросе я не сказал ни слова в защиту того, кто защитил меня. До сих пор помню его взгляд, он смотрел почти сочувственно. Он даже чуть-чуть улыбнулся, словно хотел приободрить меня.

Они немного посидели молча. Слушали голоса снаружи, шум шагов по гравию. Прохожие свернули с дороги и затопали по крыльцу отеля. Хлопнула дверь. Затем всё стихло.

Себастьян обеими руками потёр лицо.

– Как ты понимаешь, этого я Эмме рассказать не могу. Мне стыдно, просто-напросто стыдно, что я предал её отца. Но и это ещё не всё – остаётся главная причина, по которой мне надо было как можно скорее с тобой переговорить.

Он сидел в углу гостиной и делал вид, будто дремлет после обеда. Остальные ветераны расселись по кожаным креслам бордового цвета, огромным, как надувные спасательные плоты. В камине потрескивали берёзовые поленья, привезённые с Большой земли и идущие в ход только по большим праздникам. Стюард принёс коньяк с продуктового склада за столовой. Он так давно работал здесь, что мог себе позволить время от времени нарушать правила, не спрашивая разрешения у начальника станции.

– Забирались вы когда-нибудь раньше так далеко на север, а? – Стюард, как и все шпицбергенцы, жадно интересовался любыми подробностями истории архипелага.

– А то! Забирались, конечно. – Эриксен был рад поговорить. Он подался вперёд, чтобы его было лучше слышно. – В первые месяцы после бомбардировки, в Баренцбурге, нам приходилось туго. Почти всё снаряжение мы потеряли вместе с кораблями, обходились тем, что наскребли среди вещей, которые русские при эвакуации побросали. Погодка-то была зимняя, снег и холод, хоть и полярный день. Потом уже вышли на связь с британским самолётом-разведчиком, стало поступать снабжение. И тогда мы начали отправлять небольшие разведотряды в другие шахтёрские поселения. Но так далеко, в Ню-Олесунн, мы рискнули отправиться только через год. – Он посмотрел на Роберта Эверетта, сидевшего с другой стороны стола. – Всей экспедицией командовал ты. Вот ты и рассказывай…

Он сидел в углу, голоса плыли мимо. Люди болтали и смеялись. Считали его за своего. Прошлые разногласия давно позабылись. Он даже не знал, за что попал в опалу во время операции «Фритхам». Но что бы там ни было, ему всё простили той ночью, когда он брёл по льду, неся на плечах Эйлифа Нильсена и не обращая внимания на немецкие пули, дождём льющиеся с неба. А потом, когда рыжий паренёк с заячьей губой всё-таки умер, он делил горе с ними, и никто больше на него не косился.

А теперь всё снова вернулось. Он вспомнил, кто он есть, и нельзя надеяться, что опасность миновала. Это никогда не кончится, его собственная тень всегда у него за плечом. Не надо было ему возвращаться на Шпицберген.

– А знаешь что? – Кнут встал и потянулся. – Схожу-ка я на кухню и принесу коньяку. Сдаётся мне, он нам обоим пойдёт на пользу.

– Ты должен дослушать конец. Мы подобрались к самому главному, к тому, что касается этой встречи.

– Валяй, я и с кухни тебя услышу.

– Как я уже сказал, многие годы я и не вспоминал о том, что произошло в лагере. Но когда Эмма получила приглашение на эту встречу, я, конечно, обратил внимание на его имя в списке участников. А после того как Эмма поругалась со мной из-за письма, которое она нашла на чердаке, я начал рыться в старых архивах. Как полицейский, я имею доступ к кое-каким засекреченным документам.

Я быстро выяснил, что к лету сорок первого Эверетта уже разоблачили как русского шпиона. Сегодня кажется невероятным, чтобы англичанин мог настолько увлечься коммунистическими идеями, чтобы захотеть предать родину, но тогда… основная вербовка шла в конце тридцатых. Некоторые молодые студенты искали чего-то отличного от косности и консерватизма той среды, в которой они выросли.

Свои пустяковые рапорты Эверетт передавал врагу по радио, и его несколько месяцев прослушивали. Никакими по-настоящему важными сведениями он не обладал, передавал координаты небольших аэродромов, которые наверняка и так были известны, сведения о военных учениях и всё в таком духе. Министерство обороны не торопилось его брать. Думали, на что его употребить. Перевербовать и сделать из него двойного агента? Или всё-таки арестовать и судить за предательство?

На летних каникулах он установил свою радиоаппаратуру в имении родителей и активно ею пользовался. Джорджа Фрея, очень талантливого офицера связи, капитана пехоты, отправили наблюдать за тем, что он там передаёт. К сожалению, эта его работа была прервана, Эверетт наверняка чувствовал, что за ним следят.

Но ещё до того, как Джорджа Фрея выгнали из лагеря, он многое выяснил. Молодой Эверетт шпионил не только для русских, которые в то время были у немцев в союзниках. Постепенно он вышел на связь с несколькими немецкими радиостанциями, в том числе и из Норвегии.