Сын ведьмы - Симона Вилар

Кажется, последнее слово Забаву заинтересовало.

– Навь? Ты сказал – навь, гусляр?

Она его еще и гусляром назвала! Они невесть где, они в мире нави69, где и жизни-то нормальной нет, а он все еще таится от нее.

Ах, были бы у Добрыни сейчас его гусли! Даже нелюди замирают, когда слышат мелодичные звуки, какие только смертные умеют выводить. Чтобы не так, как ветер шумел, не как волна повторялась, а чтобы музыка с переливами! Да где сейчас те гусельки?.. Волхвы не додумались уходящему к Ящеру чужаку гусли передать. Как и сняли с него все обереги. Как и острый стилет забрали… С оружием, кованным на огне, Добрыня себя тут куда спокойнее ощущал бы.

– Что ты сказала, девушка? – повернулся он к Забаве.

– Говорю, в мир нави смертному попасть нельзя. Мы что, уже умерли?

– Видела бы ты себя, когда так прытко носилась по зарослям этим, таких бы вопросов не задавала.

Он заметил у нее царапину на скуле, разорванный о сучья подол и указал девушке. Разве такое случается с умершими? И она должна знать, что они в этом лесу просто гости по воле ведьмы Малфриды, которая здесь обосновалась, и надо ее найти.

– Зачем? Она же нас Ящеру отдать собирается.

– Ну, это мы еще посмотрим.

Кажется, Забава понемногу приходила в себя. Или это с Добряном, спокойным и уверенным в себе, ей уже не так страшно было? Он сказал – не страшись духов, и она попробовала. Правда, руки своего спутника не отпускала. Смотрела, как он отмахнулся от прелестников полуголых, и тех как ветром сдуло, только сверкающие искры разлетелись, пока не стали мерцать спокойно на листьях, на цветах. Цветов тут было превеликое множество, они колыхались и блестели непривычно яркой росой, которая сама испускала легкое сияние. Между цветами сновали некие мелкие существа, попискивали негромко, хихикали. Ну, смеются вроде и не злобно, можно даже поглядеть на таких малышей без страха. Как боян приказал. Неприятнее сделалось, когда блазни полупрозрачные стали проплывать между деревьев; бледные, источающие блеклый свет, они поворачивали свои унылые лица к живым, но потом натыкались на дерево и обтекали его, словно вода, и так же беззвучно исчезали. А если не исчезали, то наблюдали за живыми откуда-то со стороны. Жутковато, но Забава постепенно начала привыкать.

– Не бойся, – говорил рядом Добрян, спокойно, уверенно.

Она старалась. Вот увидела, как под папоротниками пробежала лисица… вроде обычная, но нет, множество хвостов за ней вьется, полыхают пламенем, но от пламени этого ничего вокруг не возгорается. Еще какой-то огонь засиял где-то в чаще, как раз в том месте, куда они направлялись. Может, это лес чародейский горит? Но горит как-то странно: то в одном месте полыхнет, то в другом. Лишь когда засветился почти рядом, Добрян отпрянул в сторону, увлек девушку, и они смотрели, выглядывая из-за большого ствола с наростами.

Добрян даже засмеялся негромко:

– Экое чудо! Ты только посмотри, Забава!

Она и смотрела, пока глазам не стало больно. Потом закрыла их, а перед глазами поплыли огненные круги, оставшиеся после пролетавших и освещавших все жар-птиц. Сказочных птиц… Но вот же они. И Забава впервые улыбнулась за все время, что пробыла в этом непривычном для нее мире нави. Красивые какие! Эти разлетающиеся сполохами хвосты, эти увенчанные перьевыми хохолками головы на длинной сияющей шее.

Потом она уже спокойнее смотрела на окружающее, даже неуклюжего рогатого козлиглавца не испугалась. Идет себе, переваливается, утробно мычит. Песиглавцы, те куда страшнее были: и принюхивались жадно, и норовили со спины зайти. Добрыня их тоже опасался, велел девушке поближе к нему держаться. Сам же вдруг прикрикнул:

– А ну, прочь пошли! Или не чуете, чья кровь во мне?

Песиглавцы остановились, рычали глухо, скалили клыки, поводили носами. Потом вдруг заскулили и потрусили прочь на сильных задних лапах, прижав передние к животам. Добрыня подумал, что и впрямь учуяли в его запахе нечто схожее с ведьмой Малфридой. Все же сын ее… Хотя она и не догадывается, не узнала. Так что надо ей сообщить!

Но как разыскать родительницу в этом сплетении деревьев, мерцающего света и мечущихся духов? Добрыня краем глаза видел, что, когда он на духов этих не смотрел, их улыбчивые ротики становились широкими пастями с множеством мелких узких зубов и длинными темными языками. Странно, когда он в обычном мире замечал кого из нелюдей, такого не наблюдалось. Не такие злые там духи? Более привыкшие к человеку и почитавшие его? Не столь одичавшие без людей? Хорошо еще, что на спину не бросались. Но на всякий случай Добрыня подобрал с земли длинный увесистый сук. Нелюдей этим рассмешил, однако, когда мимоходом сбил своей дубиной раскачивавшегося прямо перед лицом лохматого листина, смеяться мелкие духи как будто перестали.

– Ой, ой, ой, – пищали. – Ох и злой! Ох, не приголубит, не допустит к себе.

«То-то же», – подумал Добрыня. Забава же была поражена.

– Они тебя боятся? Может, догадались, что ты боян, бога Велеса посланник?

Что там думали духи, Добрыне было невдомек. Главное – разыскать ведьму в этом навьем лесу. Вот чертовка, привела их сюда и сгинула.

Они долго бродили, голова шла кругом, устали оба настолько, что даже нежить их уже не так волновала. Добрыня наконец сказал, повернувшись к девушке:

– Все, отдыхать будем.

– Как отдыхать? Здесь? А если Ящер налетит?

– Вот тогда и подумаем, что делать. Но чтобы Ящеру противостоять, надо силу иметь. Поэтому нам следует вздремнуть и успокоиться.

– Вздремнуть? А Неждан? Он ведь совсем один тут.

– Или не слышала, что он говорил? Два года он тут жил, все здесь знает. Да и не найдем мы его. Вон уже сколько времени по нави блуждаем, а его нет как нет. Тропинки все вьются, то появляются, то исчезают. Деревья сходятся, не давая пройти. Поэтому лучшее, что мы сейчас можем, – это отдохнуть до рассвета… Думаю, рассвет тут все же должен настать рано или поздно.

С этими словами Добрыня решительно направился к росшему в стороне от других широкому дубу. Забаве пояснил: дуб – дерево Перуна. А Перун нежить недолюбливает. Поэтому все эти шуршащие и писклявые не посмеют их тронуть под ветвями дерева Громовержца. И устроился поудобнее.

Забава, недоверчиво посмотрев на него, сказала:

– Я не усну. Как тут уснуть?

– Это твое дело. Но не вздумай куда-то отойти от меня. Бегать и искать тебя больше не стану.

Забава подумала и присела рядом, приникла. Теплое девичье тело, живое, трепетное… Добрыне захотелось прижать ее посильнее. Не стал. И так тут всякого натерпелась, зачем еще этим ее смущать? А когда уже подремывать начал, услышал, как Забава спросила негромко: